веселый смех, побежали прочь припорошенные снегом прозрачные березы да серебряные осины, затерявшиеся в высоких сугробах пойменные луга да завороженные зимним сном дубравы, сумрачный ельник да нарядный сосновый борок на высоком речном берегу. Поначалу сильный, горячий конь Анастасия вырвался вперед, оставив далеко позади гнедого иноходца, однако потом его ездок придержал поводья, позволив девушке выиграть это маленькое состязание. Уловка, впрочем, не осталась незамеченной.

— А твой князь тоже предпочитает уступить победу? — насмешливо глянула на Анастасия Всеслава.

— Спроси об этом у своего брата, — пожал плечами ромей. — Ему лучше знать!

И вновь Всеслава почувствовала себя уязвленной. Как смеет этот бродяга, лишь волею судьбы оказавшийся в милости у сильных мира сего, напоминать ей, княжеской дочери, о неудаче светлейшего Ждамира.

— Ваш князь мечтатель или безумец! — в запальчивости вымолвила девушка. — Нешто он и в самом деле рассчитывает одолеть хазар?

— А чего бы ему их не одолеть? — невозмутимо отозвался Анастасий. — Правда на его стороне. Да и сил, если союзники нас не подведут, к тому достанет, что бы в вашем дружинном доме о том ни говорили. А если бы твой брат Ждамир не только о сиюминутной выгоде нарочитых мужей пекся, а о благе своей земли радел, он бы, чем жаться и журиться, для этого похода и воинов дал, и сам в него пошел. Нешто не противно ему сестру родную, кровь единую, поганым почитай в неволю отдавать?

— Не твое дело! — едва не в слезах проговорила княжна. — Мой брат меня любит и никогда никаким хазарам не отдаст! Нешто ты не слышал, жених у меня и в здешней земле есть, Ратьша Мстиславович, сын владетеля Дедославского!

— Вот как! — невозмутимо повел смоляной бровью Анастасий. — Да неужто ты, госпожа, ему все-таки обещалась? А то, я слыхал, Ратьша хоть и приходил со сватами, да получил от твоего брата отказ, мол, неможно никак, а то хазары разгневаются.

И вновь Всеславу взяла досада, и откуда этот бродяга все знает. Впрочем, чему тут дивиться: руссы за настроениями Корьдненского князя и его нарочитых следили ох как пристально, а ромей едва не на всех советах бывал.

— Как ты не понимаешь! — постаралась уйти от неприятной для нее темы Всеслава. — За каганом сила великая, с которой даже вы, ромеи, вынуждены считаться!

— Это все в прошлом, — ответил ромей. — У моего народа есть басня про великана, ноги которого на поверку оказались сделаны из хрупкой глины. Думаю, каганат и есть этот великан. Недаром великий Хорезмшах отказался прийти ему на помощь.

Всеслава в задумчивости потрепала коня по мохнатой холке:

— Мой брат не верит, что Хорезмшах в самом деле отказался хазарам помогать.

Анастасий помрачнел, потом проникновенно глянул на собеседницу:

— Хазарам очень хочется, чтобы все по-прежнему видели в них несокрушимую державу, которую следует бояться и которой необходимо платить дань. Иначе, зачем бы они пытались расправиться с моим другом Хельги, когда тот доподлинно разведал, что это не так. Кажется, твой брат до сей поры имеет на него зуб то ли за то, что Ратьшу Мстиславича победил, то ли за те вести, которые он из Хазарии принес.

— О поединке нечего и толковать, — возразила княжна. — То, как ты знаешь, была воля богов. А что до вестей, — она ненадолго замолчала, затем продолжила другим тоном: — Мой брат полагает, что, кабы не твой товарищ, русский князь, быть может, и не решился собирать поход.

Голос Всеславы прозвучал почти виновато, и она ничего не могла поделать с собой. Мудрый князь Всеволод приучил ее судить о людях не по их словам, а по их поступкам, и на фоне отчаянной храбрости Лютобора Хельги, едва не поплатившегося жизнью за благо родной земли, осторожность ее брата Ждамира выглядела почти трусостью.

— Плохо твой брат знает Святослава, — усмехнулся Анастасий. — Насколько я успел его изучить, он не из тех, кто привык отступаться от задуманного. А что до Лютобора, то он только подтвердил то, что было и так давно известно.

По тонкому льду

После полудня погода испортилась. Бледное небо мерзло и зябло, глубже и глубже зарываясь в пуховую перину тяжелых снеговых облаков. Злой полуночник, бесприютный бродяга, гулявший по речному простору да отплясывавший хмельного трепака на макушках деревьев так, что они, бедные, кланялись ему едва не до самой земли, взбивал небесную перину, взбивал, а потом из озорства взял да и проткнул. Снег, летавший до того в воздухе малыми, веселыми снежинками, повалил густыми хлопьями, а полуночник, беспутный Стрибожий сын, разохотившись к гульбе, пошел вдоль берега вприсядку, закручивая снежные вихри, вздымая полы плащей, бросая в лица целые жмени колючего снега.

Двигаться в этой кутерьме с каждым шагом становилось все сложней. Лошади недовольно отфыркивались и мотали головами, а люди, поругивая нежданное ненастье, гадали, что могло стать его причиной.

— Не к добру это, не к добру, — недовольно щурил глубоко посаженные зеленые глаза и сердито тряс запорошенными снегом седыми усами сотник Войнег Добрынич, нынче отвечавший за безопасность княжны. — Совсем Велес осерчал на нас, бедных.

— Да это ромей со своими разговорами про Белого Бога виноват! — ревниво предположил щуплый молодой гридень по имени Хеймо, чья бабка Тару слыла лучшей на все Корьдно потворой и повитухой. — И зачем мы только его с собой взяли?

— Известное дело, зачем! — простуженным басом отозвался один из его товарищей, муж из старшей дружины, за свою любовь ко всякого рода сплетням прозванный Сорокой. — После того, как Неждан Незнамов сын за море русское на службу к басилевсу подался, княжна каждого ромея готова приветить! Вдруг весточку какую от милого друга принесет!

— Про Неждана хоробра нам и самим охота послушать, — заметил еще один гридень, ладный темноволосый парень, по отцу прозванный Чурилой. — Говорят, он в ромейской земле еще как отличился, за свои подвиги дорогую награду получил.

— Брешут, верно, — покачал седой головой Войнег, недовольно глядя на увлекшихся досужей болтовней воинов. — По мне, за свое беспутство так он только каши березовой заслуживает, как и все вы, бездельники! Это ж надо такое выдумать, сестру княжескую из терема уворовать! Считайте, он тогда легко отделался, отведал одних батогов!

— А я слыхал, — не унимался болтун Сорока, — что Незнамов сын в нашу землю воротился, в лесах с разными побродягами вроде разбойного Соловья скрывается, русские дозоры подкарауливает да на обозы нападает. Люди бают, что сам Соловей — это он и есть!

— Скажешь тоже! — махнул на него Чурила. — У Соловья, сказывают, голова, как пивной котел, глаза, точно глиняные плошки, между глаз стрелу можно положить, а наш Неждан, хоть