Третьим вошел уральский тракторист, плечистый коротконогий старшина Мефодий Плужин. Спокойный, хладнокровный, с руками, в кожу которых глубоко въелись моторное масло и соляр. Почти все танкисты в его взводе прошли со старшиной путь от Харькова. Горели, лежали в госпиталях, но успевали вернуться в свое подразделение, пока оно не отходило дальше на восток. Многие долечивались в санбатах, ходили на перевязки и слушали ворчание молоденьких сестричек.

– Прошу садиться. – Соколов вышел на середину горницы, расправив привычно складки гимнастерки под ремнем.

Его командиры уселись за стол, зашелестели картами, доставая их из командирских планшетов. Сайдаков с Букиным многозначительно и весело переглядывались. Плужин, наоборот, сосредоточенно доставал свою карту, бережно разглаживая ее на столе темной ладонью. Похвалив командиров за слаженные действия во время ночного боя и передав благодарность командира корпуса, Алексей стал задавать обычные вопросы о состоянии матчасти, готовности к маршу и бою, здоровье личного состава. Потом он перешел к главному.

– Завтра батальон выдвигается на передовую для выполнения боевой задачи…

– Наконец-то, – раздалось за столом. – А то уже гусеницы ржаветь начали.

– Отставить, товарищи командиры! – вдруг подал голос замполит. – Вам командир ставит боевую задачу, а у вас шуточки! В бою тоже шутить будем?

– В бою мы будем сражаться так, как сражались до этого не один месяц, – ответил за всех сразу помрачневший Сайдаков. – Не щадя себя и уничтожая фашиста!

– А кто здесь командир? – строго, но чуть шутливо остановил спор Соколов. – Эмоции хороши на отдыхе, а когда дело касается боя и марша, то каждый танкист должен быть сосредоточен и серьезен. Техника веселья не любит! Прошу не перебивать, товарищи командиры.

Алексей постарался говорить так, чтобы его слова принял на свой счет и замполит. Хотя, честно говоря, он прекрасно понимал своих взводных командиров. Лейтенант и сам испытывал азартное возбуждение, душевный подъем из-за предстоящего боя. И этот бой он в голове уже представлял, уже прикидывал действия своих экипажей. Но выражать эмоции было и впрямь не время. И Алексей старался говорить короткими понятными фразами, вглядываясь в лица командиров, стараясь понять, доходит до них важная информация, ясен ли его замысел и замысел командования.

– Этот прорыв будет разведкой боем, товарищи! В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое декабря мы скрытно выходим на Островской плацдарм, откуда и развернется основное направление прорыва корпуса. Таких прорывов будет несколько, и их цель, во-первых, уточнить глубину эшелонированной обороны врага, ее систему и расположение огневых точек и позиций. Во-вторых, прорыв корпуса будет иметь и дезориентирующую цель. Фашисты не должны знать, где готовится основной удар, а мы должны понять, откуда они собираются нанести удар своего бронированного кулака для деблокирования армии Паулюса в Сталинграде. Теперь внимание на ваши карты, товарищи.

Командиры, не делая пока пометок, стали водить карандашами по картам, выискивая населенные пункты и оценивая направление удара корпуса. Соколов посмотрел на свою карту и снова поднял глаза на командиров.

– По команде командира батальона рота разворачивается общим направлением на станицу Заозерную. Место и время смены направления атаки будет выбрано по обстоятельствам, исходя из реального положения корпуса и хода операции. Задача роты с ходу захватить станицу Заозерную, занять оборону и обеспечить прикрытие фланга наших частей. Станицу держать до приказа командования. В случае чего, помощи ждать неоткуда, рассчитывать придется только на себя. Надеюсь, все это понимают?

– А мне бы еще хотелось напомнить товарищам командирам о приказе товарища Сталина, – вдруг сказал Краснощеков. Замполит поднялся и вышел вперед, остановившись рядом с Алексеем и глядя на сидевших за столом взводных командиров. – Об историческом приказе номер двести двадцать семь! Каждый боец, каждый командир должен помнить сам и не давать забывать своему товарищу, что это приказ товарища Сталина: «Ни шагу назад»!

Замполит продолжал говорить, на каждое свое слово он отмахивал рукой так, будто гвозди вколачивал. Лица танкистов стали хмурыми, у Сайдакова заиграли желваки на скулах. А Краснощеков все вещал о дисциплине, о трусах, из-за которых Красная Армия докатилась до Волги. Алексей хотел было прервать своего замполита, ведь в его роте трусов не было. Все танкисты дрались насмерть, не щадя своей жизни. И то, что говорил Краснощеков, звучало как унизительное оскорбление. Но и оборвать своего заместителя по политической части Соколов не мог. Краснощеков не скрывал того, что считает командира роты недостаточно политически грамотным, допускающим ошибочные высказывания. Возможно, где-то в недрах политического отдела корпуса лежали его рапорты на своего командира.

Нельзя было идти напролом, в этом вопросе нужна была гибкость, и это Алексей понимал хорошо. Понимал он и то, что лейтенант Краснощеков не был карьеристом, не выслуживался перед своим начальством. Он был горячо убежден в том, что говорил. Замполит верил, что его работа, именно вот такая, важна для армии, важна для победы.

– Каждый из нас, – Соколов резко прервал речь замполита, – знает об озабоченности товарища Сталина, знает, сколько сил он тратит во имя победы. Его гением, его волей страна победит! И мы все, как один, будем сражаться за товарища Сталина, за свою Родину, за свой народ и не отступим ни на шаг. Умрем, но не отступим! Верно товарищи?

– Верно, – облегченно закивали головами взводные. – Мы еще погоним фашиста, так погоним, что только пятки засверкают!

– А сейчас, товарищи, прошу всех по своим взводам. – Соколов поднял руку и посмотрел на наручные часы. – Завтра в десять ноль-ноль прошу доложить полную готовность к бою. С этой минуты требую срочных докладов, если что-то будет мешать полной готовности. Чем раньше доложите, тем быстрее решим проблему.

Командиры, заправляя на ходу карты в планшеты, двинулись к выходу, где у двери на гвоздях висели их полушубки. Переговаривались вполголоса, в основном радуясь тому, что снова в бой, что наконец Красная Армия сдвинется с места. Замполит подошел к Соколову и оперся кулаками о стол, заглядывая Алексею в глаза.

– Зря ты не дал мне договорить, командир! – сказал он с упреком. – Танкистам перед боем, перед серьезным рейдом нужно сильное слово. Нужно поднимать энтузиазм личного состава и командиров. Их нужно вести в бой не просто на врага, а еще и под знаменем светлого будущего, которое мы несем всему миру. Ты это понимаешь?

– Конечно, Михаил! – заверил Соколов. – Я просто решил, что ты уже закончил говорить, и решил поддержать тебя словом командира. Говорил ты хорошо, правильно. Ты сейчас пойдешь по взводам, поговоришь с коммунистами?

Это был хитрый ход. Алексею хотелось отправить замполита заниматься его делами, а самому остаться одному, подумать о предстоящем рейде. А потом еще нужно сходить к своему экипажу и отдать письма. В штабе батальона почтальон передал письма Бочкину и Омаеву. Ребятам надо прочитать, что пишут родные, успеть ответить до того, как они пойдут в бой.