– Не люблю я, когда она так делает – буркнул Сауд, и я улыбнулся.

Арва прибыла с нами из Харуфа, примотанная к спине своей матери. Ей тогда был уже почти год, и она могла бы научиться ходить за время нашего пути, но из-за того, что нам приходилось взбираться по крутым склонам, а на дорогах было полно телег, мать боялась лишний раз ставить ее на ноги. За два года пути ее перетаскали на руках все наши спутники, и к тому моменту, как ее ноги наконец коснулись земли, мы все слегка беспокоились, что она никогда не научится ходить как следует. Технически, пожалуй, так и вышло. У нее вообще не было страха высоты, и она могла взобраться куда угодно. У нее было настолько безупречное чувство равновесия, что отец Сауда в шутку называл ее шедевром оружейного мастера. Я с нетерпением ждал возможности сразиться с ней, когда она освоит основы боевой техники. Вот уж интересная получится схватка!

Тарик был не так ловок и уверен в своих силах. Зато ему отлично давалась стратегия. Отец Сауда говорил, что Тарику достаточно нанести всего один удар, зато это будет тот самый, единственный удар, который нужен. Тарик умел держать оборону, во всяком случае некоторое время, но главные его таланты относились к другим областям.

– Йашаа! – раздался голос со стороны шатров. – Тебя мать зовет.

Сауд скорчил гримасу, но я знал, что и ему бы хотелось услышать родительский окрик. Арва бросила мне шест и рассмеялась, когда я его чуть не уронил. Сауд отвернулся, когда она приготовилась спрыгнуть с забора, но он зря беспокоился. Она не стала выпендриваться и спрыгнула без всяких фокусов.

– Я с тобой, – сказала она. – У твоей мамы мое веретено.

Я покачал головой, и мы направились к шатрам. Тарик наблюдал за Саудом, который принялся за одиночную тренировку, которым учил нас его отец. Он следил за каждым движением так внимательно, будто не видел их до этого сотни раз. Сауда я знал всего несколько лет. Они с отцом были родом из Камиха и до встречи с нами не имели никаких связей с Харуфом. Мы с Тариком и Арвой пытались не относиться к нему как чужаку – в основном потому, что понимали, как это обидно. Но он не понимал нашего отношения к прядению, не понимал, почему мы продолжали этим заниматься, хотя вот уже сколько лет это занятие не приносило нам ничего хорошего.

В нашем лагере было четыре главных шатра и два поменьше, а еще открытая кухня. Это не шло ни в какое сравнение с дворцом, о котором мама рассказывала, когда на нее находила ностальгия, но мы не так уж плохо устроились. Лагерь был разбит на перекрестке, и торговцы знали, как нас найти. Товара у нас было немного, но он был дешевый и хорошего качества.

После того как демон наложил проклятие на Маленькую Розу, большинство прях отправились по Великому шелковому пути в пустыню. По ту сторону жгучих песков лежало королевство, откуда пришли наши предки, и там они могли заниматься своей работой, которая в Харуфе теперь была под запретом. Мы знали, что пустынное королевство все еще существует, потому что их торговцы пересекали пустыню со своими караванами верблюдов, но мало кто из Харуфа туда добирался. Мать не поехала, потому что любила королеву Расиму и потому что боялась, что я слишком мал и не выдержу пути через пустыню. Она выждала два года, пока мне не исполнилось восемь, а жизнь в Харуфе становилось все хуже и хуже. А потом забрала с собой последних оставшихся при дворе прях и ушла, но не в пустыню, а через горный перевал в Камих.

В краю торговцев и купцов они надеялись найти место, где смогут работать и получать за это деньги. Но в Камихе все было устроено совсем не так, как в Харуфе. По эту сторону Железных гор действовала жесткая система гильдий, и мастерам без лицензий было запрещено торговать на рынках. Те же гильдии стояли за торговыми соглашениями, которые Касиму пришлось заключить с Царетворцем и которые разоряли Харуф со всех сторон, в то время как казна в столице Царетворца все пополнялась. Для пряхи из Харуфа, даже такой уважаемой, как моя мать, невозможно было добиться подобающего ей положения. Новые пряхи, особенно талантливые, были нежеланными конкурентками.

Мы не могли поселиться в городе, и два года бродили с места на место – Арва на спине у матери, я с маминым ткацким станком в руках, – пока наконец отец Сауда, встретивший нас на дороге и нанявшийся нас охранять, хотя мы едва ли могли себе позволить его услуги, не привел нас на перекресток, где мы устроились на стоянку с остальными мастерами, не принадлежавшими ни к какой гильдии. Что значит прясть он понимал еще хуже, чем Сауд, и хотел учить детей боевым искусствам. Мать этого не одобряла, но напрямую не запрещала, даже когда стало ясно, что драться мне куда интереснее, чем прясть.

Для Арвы и Тарика прясть было игрой, играть в которую для них было все равно что дышать. Для меня же, поскольку я помнил дворец и лицо короля, и то, как Маленькая Роза смеялась, сидя за столом, оно было болезненным напоминанием обо всем, что мы потеряли.

Еще не дойдя до шатра, мы услышали, как кашляет мама. Арва остановилась и взглянула на меня.

– Принесешь мое веретено? – попросила она. – Возьми его с собой на ужин?

– Хорошо, – согласился я. – Иди посмотри, не нужна ли помощь на кухне.

Мать Арвы умерла от той же болезни, которая теперь терзала мою маму. Болезнь была не заразная, во всяком случае в традиционном понимании – иначе нас бы выгнали из лагеря, – но наблюдать за ее течением было тяжело, особенно если знаешь исход. Магия в мире встречается редко, но, исходя из того, что мне доводилось видеть, в основном она жестока. Во всяком случае, та магия, что причиняет боль тем, кого я люблю. Та, что связана с Маленькой Розой. Сперва от этой болезни умер отец Тарика, захлебнувшись клокочущим кашлем, который становился все тише и тише, пока не растворился в его последнем вздохе. Потом мать Арвы. А теперь больна моя мать. Я не представлял, что мы будем делать, если она умрет. Другие торговцы и так неохотно позволяли нам остаться в лагере.

Я глубоко вздохнул и приподнял полог шатра. Внутри было светло от ламп, но в воздухе стоял густой дух трав, которые мать жгла в жаровне, чтобы прочистить легкие. Мне не особо нравился их запах. Мама сидела полулежа и пряла. Однажды я спросил ее, почему она не может ни минуты просидеть без дела. Она не ответила, лишь улыбнулась и попросила меня смотать пряжу, чтобы та не спуталась на полу. Теперь же я был рад, увидев ее за работой. Иногда у нее уже не хватало на это сил.

– Йашаа, – сказала мама, – спасибо, что пришел. Полегчало тебе от того, что поколотил Сауда?

– Да, мама, – сказал я, и мой голос дрогнул. На мгновение я понадеялся, что она извинится за то, что наговорила мне в прошлый раз. Мы опять поссорились из-за отца Сауда, и, как обычно, это ничуть не помогло нам понять друг друга.

– Но не потому, что я его поколотил. А потому что делал что-то осмысленное.

– В любом движении есть смысл, – сказала она. – Даже в простом ритме прядения.

– Что ты хотела мне сказать? – я надеялся перевести разговор на другую тему. Мне не хотелось снова с ней ссориться.

– У меня есть вести от отца Сауда, – сказала она. – Я хотела рассказать тебе, что он узнал.