Филипп рассмеялся. Казалось, ярость жены доставляет ему удовольствие.

— Не такой уж я дьявол. Я собираюсь заключить вас в этот монастырь для того, чтобы с помощью уединения и молитв вы смогли начать новую жизнь, полную смирения и раскаяния. Сам господь бог не сможет найти ничего дурного в моем поступке.

— И как долго я буду в положении кающейся грешницы?

— Посмотрим. По крайнем мере, еще несколько дней.

— Филипп, я… я в самом деле ненавижу вас всем сердцем!

Он рассмеялся еще громче обычного, губы его растянулись в жестокой улыбке, обнажив прекрасные белые зубы.

— Ваш ответ просто превосходен. Мне пришлось потратить кучу времени, чтобы изменить ваши планы.

— Изменить планы? Вот как вы это называете? Ворваться в мой дом, похитить меня! И подумать только, в то время, как это чудовище душит меня, я призываю вас на помощь!

Смех Филиппа оборвался, он сердито нахмурился. Подойдя поближе, он стал внимательно рассматривать кровоподтеки на ее шее.

— Проклятье! Негодяй зашел слишком далеко. Похоже, он решил отличиться. Он из тех парней, которые должны выполнять только то, что я приказываю. А я наказывал ему быть осторожнее, насколько это возможно, чтобы не привлечь внимания ваших слуг. Не беспокойтесь, я прикажу ему, чтобы он не был слишком груб с вами в следующий раз.

— Вы считаете, что будет еще и следующий раз?

— Так будет продолжаться до тех пор, пока я не приручу вас. Так будет продолжаться до тех пор, пока вы будете гордо вскидывать головку, дерзко отвечать мне и выражать мне своим видом неповиновение. Недаром я — главный ловчий, распорядитель королевской охоты. Мне доверено приручать самых свирепых сук. И в конце концов они всегда лижут мне руки.

— Я скорее умру! — взорвалась Анжелика. — Или вы убьете меня!

— Нет, я предпочту превратить вас в рабыню.

Он вперил в нее взгляд жестоких голубых глаз столь свирепо, что она была вынуждена отвернуться. Дуэль складывалась не в ее пользу. Но ей не раз уже приходилось бывать в таких переделках, и она снова вызывающе повернулась к нему.

— Не слишком ли многого вы ожидаете? И какими же приемами вы собираетесь воспользоваться?

— О, их у меня достаточно, — раздраженно сказал он. — Запру вас здесь, к примеру. Как вам понравится, если ваше присутствие продлится здесь неопределенное время? А вот еще я могу разлучить вас с сыновьями.

— Вы не посмеете!

— Почему? А еще я могу ограничить вас в пище до такой степени, что вы будете умолять меня о куске хлеба, лишь бы остаться в живых.

— Как вы глупы! Я сама распоряжаюсь своей судьбой.

— Ха! Вы моя жена. Мужу дана абсолютная власть. Я не так глуп, чтобы не найти способа заполучить ваши деньги.

— Я буду защищать свои права.

— Кто прислушается к вам? С такими просьбами лучше всего обращаться прямо к королю, но после того, как и сегодня вы не появитесь на охоте, боюсь, вам уже не придется рассчитывать на его помощь. А теперь я удаляюсь и оставляю вас предаваться размышлениям. Я больше не могу задерживаться, ибо мне надо вовремя спустить с цепи свору гончих. Вы больше ничего не хотите сказать мне?

— Я ненавижу вас всем сердцем!

— Все это пустяки перед тем, что вам еще предстоит. Настанет день, когда вы будете призывать к себе смерть, чтобы избавиться от моей власти.

— Что побуждает вас к этим поступкам?

— Удовольствие отмщения. Вы столь грубо унизили меня, принудив жениться на вас, что мне доставит огромное удовольствие увидеть вас рыдающей, молящей о снисхождении и превратившейся в полубезумное, несчастное существо.

— Прелестная картинка! А почему тогда не камера пыток? Подошвы ног прижигают каленым железом, дыба, тиски для дробления пальцев.

— Нет, так далеко я не зайду. Возможно, я получу еще некоторое удовольствие от вашего тела.

— В самом деле? Кто бы мог подумать! Во всяком случае, вы не подаете даже виду, что вам этого хочется!

Филипп дошел почти до самой двери. Он круто обернулся, глаза его были полузакрыты.

— И вы сожалеете об этом, да? Какой приятный сюрприз! Я разочаровал вас? Разве недостаточно жертв я принес на алтарь вашей красоты? Разве вам мало тех любовников, что боготворили вас, вам еще и поклонение мужа подавай?! У меня осталось отчетливое впечатление, что вы испытывали большое отвращение при исполнении обязанностей брачной ночи. Но, может быть, я ошибаюсь?

— Подите прочь, Филипп, оставьте меня одну.

Анжелика с ужасом увидела, что Филипп направляется к ней. Она ощущала себя голой, совершенно беззащитной.

— Чем больше я смотрю на вас. тем меньше мне хочется вас покидать.

Он обхватил ее и крепко прижал к себе. Анжелика задрожала, у нее перехватило дыхание так, что она не могла разразиться рыданиями, которые душили ее.

— Пустите меня, пустите… прошу вас…

— Мне нравится слышать ваши просьбы. Он легко приподнял ее, как куклу, и кинул на тюфяк, служивший постелью какой-то монахине.

— Филипп, вы забываете, ведь мы в монастыре!

— Да? Вы хотите сказать, что двух часов, проведенных вами в этом святом месте, хватило вам на то, чтобы дать обет целомудрия. Но вам не придется долго хранить верность этому обету. Мне всегда доставляло большое удовольствие лишать чести монахинь.

— Вы самое презренное существо из всех, кого я когда-либо знала!

— Ваши любовные разговоры не из самых приятных, которые мне приходилось слышать, — проговорил он, срывая перевязь.

— Вам следовало бы проводить больше времени в салоне у прелестной Нинон.

— Хватит жеманничать, мадам. Вы, к счастью, напомнили мне о моем долге, и я намереваюсь выполнить его.

Анжелика закрыла глаза. Она перестала сопротивляться, по опыту зная, чего ей это будет стоить.

Безразлично вынесла она унизительное совокупление, к которому он принудил ее, причиняя ей страдания и боль.

Она подумала о несчастных в браке женщинах, которые исполняют свои супружеские обязанности, думая о любовниках или перебирая четки в объятиях какого-нибудь пузатого старикашки, с которым их связала горькая судьба.

Иное было с Филиппом. Он не был ни пузатым, ни пожилым, и Анжелика сама хотела выйти за него замуж. Да, теперь она раскаивалась в этом, но было уже поздно. Наверное, ей нужно было бы научиться обходиться благосклонно со своим повелителем, которого она сама себе выбрала.

Но что он за чудовище! Женщина для него всего лишь вещь для удовлетворения его низменных страстей. Но, несмотря на все это, он был мужественным и стойким чудовищем, и в его объятиях ей трудно было направить мысли на душеспасительный лад и шептать молитвы.