Мэллори пристально и сердито смотрела на сестру.

При упоминании песика Санди Скаво в ее душе словно приподнялась темная завеса, покрывавшая прошлое, и показались тщательно скрываемые ею образы. Все думали, что Пипин сбежал и потерялся, но видение Мэллори щенка, замученного до смерти красавцем Дэвидом Джеллико, подтвердило их подозрения насчет «кладбища» Дэвида, на котором тот хоронил «сбитых на дороге» животных. Открывшаяся правда о «кладбище» Дэвида привела к цепи событий, о которых близняшки не имели права никому рассказывать, но с которыми им придется жить до конца своих дней. Ким Джеллико, младшая сестра Дэвида, считалась лучшей подругой Мерри — по крайней мере, так было до минувшей весны. Мередит даже была немного влюблена в ее брата.

Их видения приняли более угрожающий характер, превратившись в кошмары, когда Дэвид перенес свое нездоровое пристрастие с кошек и собак на более крупную «дичь». После этого сестрам-близнецам пришлось поиграть с ним в кошки-мышки. Напуганные тем, что открывалось в их видениях, девочки мешали свиданиям Дэвида, появляясь там, где, как они знали, он будет зависать в следующий раз, стараясь не допустить того, чтобы он остался с девушкой один на один. Дэвид оказался отнюдь не глупцом, и наконец близняшки схлестнулись с ним в открытую в грязном помещении строящегося дома, куда Дэвиду удалось заманить одну дурочку. Никто не знает, чем бы все закончилось, не найди Мэллори на полу оставленный строителями пневматический молоток. Только угрожая им, девочкам удалось успокоить рассвирепевшего парня. К сожалению, Дэвид не одумался. Свою смерть он нашел среди холмов и скал хребта Плачущей женщины. Он подстерег Мередит на безлюдной тропинке и погнался за ней. Споткнувшись, девочка упала, разбив колени до крови, а Дэвид… Его что-то напугало в тот момент, когда он уже собирался столкнуть девочку на острые камни. Потеряв равновесие, он упал вниз и разбился насмерть. Все это доказывало, что случившийся в новогоднюю ночь пожар не был жестоким, но безвредным, с точки зрения Дэвида, хулиганством. Они так и не узнали всего, что успел натворить Дэвид. Кто еще может быть похоронен на раскинувшемся на вершине холма «кладбище»? Не исключено, что там лежат останки какой-нибудь бедной девушки, а если так, то ее родители имеют право знать правду. Вот только операционная медсестра Бонни Джеллико, мать Дэвида и Ким, приходилась лучшей подругой их маме. С имеющимися у них доказательствами сестры просто не решились обратиться за помощью к родителям. Скорее всего, Кэмпбелл решила бы, что у ее дочерей случаются эпилептические припадки или что они страдают ярко выраженным гормональным дисбалансом. После гибели Дэвида близняшки желали одного — благословенного неведения. Все, что им было нужно, — это жить, как прежде. Если это, конечно, возможно. Все началось в тринадцатый день их рождения. Тогда девочки остались в доме дяди Кевина приглядывать за Адамом, двоюродными сестрами и братом. В десять часов вечера начался такой фейерверк, что аж страшно было. Взрывались не обыкновенные петарды и хлопушки. Это был настоящий салют, как на День независимости четвертого июля. Внезапно загорелась крыша, превратив обыкновенный скучный вечер в борьбу за выживание. Мэллори едва успела соскочить с дивана, когда рухнул портик дома, а шторы в гостиной вспыхнули, объятые языками пламени. В темноте, задыхаясь от дыма, она не смогла найти выход из дома, и Мередит, выведя малышей наружу, вернулась в черный от дыма ад гостиной. Рискуя жизнью ради спасения Мэллори, девочка думала только о том, что если не сможет найти сестру, то утратит частичку себя. И ей это удалось. Каким-то чудом Мерри сумела вытащить сестру из дома, прежде чем обе потеряли сознание. Очнувшись в больнице, они благодарили Бога за то, что остались в живых, но были обеспокоены тем, что пожар ослабил существовавшую между ними прочную связь. Поначалу им казалось, что эти чувства навеяны шоком от пожара и последующим чудесным спасением, но потом краснота, вызванная высокой температурой, сошла с лица Мэллори, а вот шрамы, избороздившие ладони Мерри после спасения сестры, остались навечно. Для близняшек эти шрамы были символом того, насколько «разъединенными» они стали после пожара. Им казалось, что часть их «одинаковости» потеряна навсегда.

Если бы кто-то до пожара спросил, что это такое, то никто из близнецов не смог бы облечь свои мысли в слова. «Одинаковость» была понятием, не поддающимся описанию. Как можно описать северное сияние, которое, за исключением людей, наблюдающих его изо дня в день, кажется настоящим чудом? Даже их родители воспринимали как должное тот факт, что дети могут мысленно общаться друг с другом так же легко, как другие могут разговаривать между собой. Эта способность осталась, но сестры все равно чувствовали себя лишенными чего-то важного. Например, они больше не могли видеть сны друг друга, что прежде случалось очень часто, а до мыслей сестры каждой приходилось добираться с таким трудом, словно их кто-то запер на замок. Их экстрасенсорные способности обратились во внешний мир, вместо того чтобы сосредоточиться друг на друге. Видения приходили во снах или в качестве легких, малопонятных образов.

После гибели Дэвида сестры надеялись, что все осталось в прошлом, но бабушка Гвенни Бринн, сестра-близняшка, дочь сестры-близняшки, внучка сестры-близняшки, рассказала Мередит и Мэллори все об их даре и о том, что это навсегда. До сих пор девочки только наполовину верили Гвенни. Верили до этого понедельничного утра, когда Мэллори проснулась, вопя от страха, а Мередит все так же продолжала надеяться… Назад в будущее

Сильный порыв холодного октябрьского ветра качнул почти лишенные листвы ветви высокого клена за окном спальни сестер. Сотня похожих на фаланги пальцев скелета веток забарабанила в стекло, словно говоря: «Оно вернулось и ждет вас».

— Нам ничего не остается, как только ждать и готовиться, — сказала Мэллори. — Не думаю, что можно к такому подготовиться, — возразила Мерри. — В прошлый раз видения застали нас врасплох. Сначала мы в них просто не поверили. Думаю, в этом была наша главная ошибка. Если видение имеет смысл, который можно понять, это не простое сновидение. — Не думаю, что это можно считать сновидением, — согласилась с сестрой Мэллори. — Не знаю, как точно можно назвать то, что с нами происходит, но это определение явно не подходит. — Ну, тогда духовидение… медиумизм… ясновидение… — В одном ты полностью права: название для всего этого подобрать не так уж легко. Знаешь, самое гнусное — это то, что оно подкрадывается и бьет тебя в спину тогда, когда ты начинаешь думать, что все уже позади. Сестры одновременно подумали о долгом, солнечном, зеленом, навсегда потерянном для них лете. До тех пор, как на их головы свалился дар ясновидения, все неприятности сестер Бринн сводились, по существу, к тому, что их дразнили за то, что близняшки были самыми младшими и самыми низкорослыми в классе. А еще им вспоминались удивленные взгляды учительницы, когда Мэллори вначале не могла вспомнить даже название французского национального гимна, а затем, после мысленной просьбы к Мерри о помощи, выдала первую строчку с безупречным произношением. Как же все было просто и мило! — По сравнению с тем, что происходит сейчас, тогда было по-настоящему здорово, — согласилась Мэллори с не высказанными вслух мыслями сестры. — Я бы отдала большой коренной зуб ради того, чтобы все было как прежде. — Я тоже, — сказала Мередит. — Знаешь, мама говорит: «Если бы желания были лошадьми…» — Все были бы на коне, — закончила за нее Мерри. — Нет. Мама говорит: «Если бы желания были лошадьми, то нищие ездили бы верхом», — нетерпеливо поправила сестру Мэлли. — Каждый человек хочет того, чего у него нет. Если бы все желания осуществились, то нищие ничем бы не отличались от обычных людей. — Но люди все равно хотят иметь лошадей. Мэллори вздохнула. — Ах, Мерри! Ты неисправима. «Раньше я и представить не могла, насколько это будет меня радовать», — пронеслось в ее голове. Мэллори стало по-настоящему тепло на душе от осознания того факта, что ее сестра была и остается воплощением жизнерадостности и веселья. Не зря же все называют ее Мерри[1]. Она никогда не сидит без дела, всегда в центре внимания. Сестра предпочтет нести какую-нибудь чушь журналистке, положим, программы «В мире животных», чем оставаться в тени и помалкивать. А в это время Мередит, которую необщительность сестры, ее нездоровое пристрастие к футболу и мыльным операм приводили в отчаяние, вдруг подумала, что не представляет себе мир без Мэллори, даже несмотря на то, что сестра считает вполне приемлемым появляться на людях в гимнастических трусах на два размера больше, чем следовало бы. Мерри до сих пор зачесывала волосы направо, а Мэлли — налево. Мерри оставалась правшой, а Мэлли — левшой. У обеих на носу были рассыпаны веснушки. Рост девочек составлял четыре фута и одиннадцать с четвертью дюймов. Весили они по девяносто фунтов каждая. Никто из окружающих не понимал, насколько они сейчас не похожи друг на друга. Только близнецы до конца осознавали себя полностью сформировавшимися личностями. Никто бы не понял, доведись ему услышать этот разговор, почему близняшки находятся в таком отчаянии, в очередной раз столкнувшись с подтверждением того, что обладают разными экстрасенсорными способностями. — Я уже начинала надеяться, что все позади, — сказала Мерри. — И дело не в том, что я вижу жизнь в розовом цвете, как ты любишь заявлять. К случившемуся я отнеслась не легкомысленнее тебя. — Ты просто еще не видела новых видений, поэтому не хочешь поверить, что что-то не в порядке, — мрачно заметила Мэлли.