Здесь собирались на свои тайные церковные соборы соловецкие и стародубские старцы, чтобы поспорить: проклинать им в своих молитвах царствующего сатану или обойти презрительным молчанием.

— Антихрист правит царством, — пронзая суровым взглядом старцев, проповедовал Ковылин, — седьмой фиал льет на Россию, но не смущайтесь, братья, ратоборствуйте против искушений его…

Взирая на его внешнее благочестие, вслушиваясь в его непримиримое красноречие, старцы про себя шептали: «Владыко, истинный владыко». Но ни у одного не сорвались с языка эти слова, потому как превыше всего они почитали равенство.

Ковылин был старшим среди равных, хозяйственным распорядителем обители. Он следил, чтобы четко работали созданные староверами почта, суд, регулярные съезды. Он заводил знакомства с генералами и поварами генералов, с министрами двора и придворными портными, опутывая Россию сетью подкупленных им людей. Взятка правит государством, понял Илья Андреевич, и частенько говаривал: «Кинь хлеб-соль за лес, пойдешь и найдешь». С презрением, как алчному зверю, бросал он звонкое золото в чиновничью ниву, а взамен получал чистый воздух свободы.

Попробовал было обидчивый Павел I издать указ об уничтожении Преображенской обители, но Ковылин в день ангела преподнес новому московскому обер-полицмейстеру Воейкову большой пирог, начиненный тысячью золотых империалов. Имениннику пирог пришелся по вкусу, и он не торопился с исполнением строжайших государевых распоряжений. Вскоре же, в одну из темных петербургских ночей, нескольким орлам Екатерины попался под руку в императорской спальне сонный император, и Павел I уснул навечно, так и не насытившись своим непререкаемым авторитетом.

Новому императору Ковылин униженно писал, что «давность времени довела строения богаделен и больницу до совершенной ветхости», и просил Александра I взять под свое покровительство престарелых и увечных прихожан Преображенской обители. В ином стиле он вел переписку с министром внутренних дел князем Алексеем Куракиным: «Бога не боишься, князь, печь и недопечь. Московских старообрядцев твоими милостями царь приказал не тревожить. Теперь иногородним нашим братьям попроси тоже».

А тем временем по мощеному монастырскому двору ветхой богадельни бегали злобные псы с кличками Никон, Петр, Павел, Александр. Ворота обители всегда были открыты для беглых крестьян, которые получали здесь новое имя и старую веру. В молельнях, сложенных из мячкинского камня, перед старинными образами горели полупудовые свечи, и мужчины в черных суконных кафтанах, застегивающихся на восемь пуговиц, женщины в черных китайских сарафанах с черными повязками на голове, двуперстно крестясь, крепили свое единство. «Нашими трудами вся русская полиция кормится», — усмехались они в длинных и сухих каменных подвалах, где ровными рядами лежали могущественные золотые и серебряные слитки, стояли сундуки со звонкой монетой, драгоценными камнями.

Ковылин показал, как оборотист и умен русский простолюдин; он создал мужицкую оппозицию правительству, которая, объединив несколько десятков тысяч людей, доказала, что можно и должно жить в равенстве, без кровавых злодеяний, что можно трудиться и пожинать плоды своего труда не благодаря, а вопреки монаршей опеке и руководству дворянства.

Я долго бродил по Преображенскому кладбищу в поисках ковылинской могилы. Она оказалась возле староверческой часовенки, куда теперь, кажется, запирают от сглаза кладбищенские метлы и лопаты. По бокам каменного гроба — точно такого же, как на соседних могилах, — высечены слова. Время поистерло их, но мне почудилось, что передо мной стихира о Ковылине, которую сохранили в своей памяти московские староверы, бежавшие к своим собратьям в топи Архангельской губернии после разгрома по приказу Николая I правительственными войсками Преображенской обители. В скрытых хижинах на высоких сваях, вдыхая дух свободы и болотную гниль, они пели:

— А любезный наш, тот, кто в нуждах наших поможет, наготу нашу прикроет, алкоту нашу удовлит, жажду нашу утолит — на кого нас, бедных, косных и увечных, оставляешь, кого, утехо наша, отче драгий Илия, вместо тебя за отца изберем?..

Избрание в 1730 году Анны Иоанновны императрицей мало тронуло душу жителей села Чарушникова, что в сорока верстах от Москвы. Посудачили лишь: какое житье за бабой? Разве изба, бабой срубленная, стоять будет? Земля, бабой вспаханная, хлеб даст? Но вот когда 29 июня 1737 года, в праздник первоверховных апостолов Петра и Павла местный причетчик Георгий Данилов вдруг бросил звонить к утрене и побежал домой, это событие поначалу обескуражило мужиков. Оказалось, ему сообщили радостную весть — жена родила сына. Сочли, что столь редкое стечение обстоятельств при его появлении на свет — восход солнца, благовест к утрене и праздник великих учителей Церкви — предзнаменует последующее величие новорожденного, получившего при крещении имя Петр.

С детских лет будущий первоиерарх России, митрополит Московский, по собственным словам, «любил зело обряды церковные», ибо они возносили душу к красоте несказанной. Мальчик учился в Коломенской семинарии, а когда отца назначили священником в Москву, стал ходить в Славяно-греко-латинскую академию, где принял, по обычаю того времени, фамилию Левшин. О своих школьных годах он вспоминал: «Успевал я не столько от строгости отца, сколько от ласки матери». Уже в двадцать лет он был назначен в академии учителем пиитического класса и греческого языка, отличался истовой набожностью. Однако мать долго противилась вступлению его на стезю иночества, но все же по любви к сыну уступила ему, и в 1758 году Петр Левшин под именем Платона стал монахом Троице-Сергиевой лавры. До сих пор юноша жил в крайней бедности. В лавре же, вспоминал он, каждому монаху ежедневно отпускали бутылку хорошего кагору и штоф пенного вина. Платон, не пивший ничего хмельного, менял его на деньги и скоро смог купить себе шелковую рясу.

Любовь иеромонаха Платона к церковной службе, его дар проповедничества, прекрасный голос и осанистый вид не остались незамеченными. Императрица Екатерина II пригласила его в Петербург, законоучителем к цесаревичу Павлу Петровичу. Можно много говорить о жизни бывшего деревенского паренька при высочайшем дворе, о дружбе с высшими сановниками, которые часто обращались к нему за советом, о полезной деятельности на благо Отечества в Петербурге, а потом на архиерейских кафедрах в Твери и Москве, о многочисленных богословских трудах. Но дадим лучше слово молве, которая не жалует добрым словом человека без причины.

29 августа 1772 года по случаю победы русского флота над турецким и в воспоминание морских побед Петра I весь высший свет во главе с императрицей собрался в Петропавловском соборе. Заупокойную литургию служил Платон, который, перечислив заслуги великого преобразователя России, вдруг сошел с кафедры, подошел к гробнице Петра и воскликнул:

— Восстань теперь, великий монарх! Взгляни на плоды твоих трудов! Слушай, мы говорим с тобою, как с живым!..