Катя немного помаялась над этим вопросом, выбирая пирожные, а потом решила пустить это дело на самотек.

Зря она опасалась. Варькин Антон заранее нравился ей по рассказам и в жизни оказался не хуже, очень славный. Держался хорошо, свободно. При этом временами поглядывал на Варьку, словно проверяя, довольна ли она им, все ли в порядке, — и правильно делал, это Кате тоже понравилось. Вообще на Варьку он смотрел как надо. И с Гришей они с ходу нашли общий язык — сперва геном и клонирование (один — биофизик, другой — студент биофака), а потом просто всё подряд. Словом, получился славный семейный вечер. Просто отлично. Ни малейшей неловкости, ни одной тягостной паузы. Сидели, болтали, ели-пили, смеялись — и так, пока не зазвонил телефон. Варька, довольная, оживленная, первой метнулась в соседнюю комнату и через минуту вернулась с трубкой. Лицо растерянное, глаза широко распахнуты, вид испуганный. Трубку она держала как-то странно — в вытянутой руке.

— Это тебя. Лера. Кажется, что-то случилось…

По первому же «але» стало понятно: что-то очень нехорошо.

— Что случилось? — замирая, спросила Катя.

— Женьку машина сбила.

— Господи, как?!

— Не знаю, не знаю, ничего не знаю! Я позвонила, хотела узнать, как ее голова… а там свекровь, с Петькой осталась, Федор в больницу поехал… Плохо все, Кать. Она в реанимации… Ты поедешь?

Потом была довольно бессмысленная поездка в больницу, бесконечное сидение под дверью реанимации, лица, сизые от больничного освещения, тягостное молчание… Надо что-то сказать Женькиному Феде, поддержать как-то, а как? Что тут скажешь? Ника и Мирела тоже приехали, — минут через десять после Кати с Лерой, Лера им позвонила.

Ничего хорошего врач не сказал. Кома — и что дальше будет, никому неизвестно.

Из больницы вышли в мрачном молчании. Нике с Мирелой было в одну сторону, Кате с Лерой — в другую. Так и шли молча. Вдруг Лера остановилась и выкрикнула чуть ли не злобно:

— Какого черта ее на улицу понесло, хотела бы я знать?

— Вопрос из старинной комедии. Вообще на улицу не выходить?

— Она же ложиться собиралась. Куда ее понесло на ночь глядя? Голова болела, таблетку хотела принять…

— Может, за таблетками и пошла, — задумчиво сказала Катя. — У нее кончились, что ли, помнишь? Хотя нет, тогда бы она далеко не ушла, аптека-то у них в доме…

— Так она и не ушла, ее во дворе сбили!

— Как — во дворе?

— А вот так! Не знаю я как! Пронеслась какая-то сволочь, причем, видимо, на полной скорости, ну и не остановилась, ясное дело. Вроде кто-то издали увидел и подбежал. Так Федя говорит. Темно там было, ничего толком не разглядишь. Ни номера, ни цвета — ничего…

Последние слова она договаривала, думая как будто о другом. В эту же секунду между ними прошло что-то странное, смутная мысль, заставившая обеих вздрогнуть и застыть на месте. А потом Лера заговорила снова, ухватив Катю за рукав и глядя ей в лицо совершенно горячечным взглядом.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Может значить, — поправила Катя, все еще надеясь победить подступающий хаос логикой. — А может и не значить. Пойдем, холодно стоять.

Лера покорно сделала пару шагов, но тут же снова остановилась.

— Катя, пожалуйста! — в голосе звучало что-то похожее на настоящую мольбу. — Ну послушай, я же не прошу тебя со мной соглашаться! По-твоему, это совпадение, тебе так комфортнее — пускай, на здоровье. Но, пожалуйста, пожалуйста, давай рассмотрим другую возможность! Давай обсудим как следует, чтоб все по полочкам, как ты умеешь. Я не говорю сегодня — сегодня ночь на дворе. А завтра? Давай завтра, а? Пересечемся где-нибудь…

Катя, конечно, согласилась. Во-первых, все равно не переубедить. Но не только. Было кое-что еще. Гораздо легче было «раскладывать по полочкам», сочинять детектив, чем представлять себе Женьку без сознания на больничной койке. А вовсе об этом не думать — нет, такой опции уже не существовало, увы.

И вот, Катя честно попробовала рассуждать. Единственное, что она себе позволила, — это начать со слов: «Если исходить из того…» и подчеркнуть это «если» для порядка и для очистки совести. Дело было в кафе, они вчетвером встретились там на следующий день.

— Если исходить из того, что эти письма написаны всерьез и адресованы именно нам, то, очевидно, следует предположить, что мы, все пятеро, обладаем какой-то информацией, которая представляет для кого-то опасность.

Н-да, не особенно… «какой-то», «кого-то», и вообще — тоже мне дедукция! Те, однако, слушали как завороженные. Следовало продолжать. Но тут неожиданно вступила Лера.

— И если так, то значит, Женька действительно что-то знала. Или первая догадалась, о чем речь. И наверное, решила, что лучше не молчать…

— Ерунда! — с досадой прервала Мирела. — Откуда, по-твоему, этот человек мог узнать, что она собирается делать?

— Какой человек?

— Ну этот… злодей. Давай дальше, Кать.

— Да, — сказала Катя. — Мне тоже кажется, что про Женьку пока лучше не надо. Значит, смотрите: единственное, что мы можем сейчас сделать, — это попытаться понять, о чем в этих письмах идет речь. Если поймем, то, может быть, угадаем, кто их написал. Дальше: это должно быть что-то такое, что знаем, видели, слышали именно мы. Я бы, пожалуй, сказала — наше общее воспоминание.

— Воспоминание? — переспросила Ника.

— Разумеется, воспоминание, что же еще? — отрезала Мирела. — Много у нас в последнее время общих впечатлений?

— Ну да, вот и я о том же, — кивнула Катя. — А прошлое у нас как раз общее. Остается пустячок: выковырять из нашего общего прошлого что-нибудь такое… подозрительное. И тут я пас.

— И я.

— И я. Ничего подозрительного…

— Постойте! — вдруг пробормотала Лера, перебегая глазами с одной на другую. — Как же вы так говорите? А… А Гарик?

Тут Катя, надо сказать, растерялась. «Что же с памятью, граждане?» — как любил интересоваться Булгаков. То есть даже не с памятью, а вообще с головой! Что за нелепые фокусы выкидывает сознание? Лера ведь совершенно права…

— Это был несчастный случай! — неожиданно выкрикнула Мирела и добавила странным, придушенным голосом: — Ведь