Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это все, в конце концов, не так важно, и не об этом сейчас речь. А речь о том, что происходило в тот вечер. Нужно попробовать вспомнить… и понять, не было ли там чего-нибудь необычного. Совершенно нелепая постановка вопроса, в сущности. Сама эта встреча, десять лет спустя, никак не относилась к разряду обычных вещей. Но речь опять же не об этом. Не вел ли себя кто-нибудь странно — вот что надо вспомнить. Да пожалуй, что нет… Итак, что там было потом?
Катя с Ильей приехали последними, но все-таки засветло — если понятие света вообще применимо к такому дню. Еще успели до настоящей темноты сфотографироваться все вместе на крыльце и, когда дождь временно поутих, прогуляться по участку. Васька сиял и делился строительными планами. Показал, в частности, маленький домик-сарайчик с печкой-буржуйкой, в котором собирался оборудовать… что?.. кажется, кабинет. Тот самый сарайчик…
Потом вернулись в дом и сели за стол. Выпивать, закусывать, трепаться. Поразительное ощущение — как будто не было этих десяти лет. Впрочем, опять не так. Это сначала вдруг показалось, что все, как было. И Гарик точно так же берет гитарку… Гарик, кстати, если уж говорить о странностях, был в тот день какой-то совершенно бешеный, в неслыханном возбуждении. Хотя, с другой стороны, что же тут странного? Мирела приехала… Она безотказно действовала на него сильнее любого кокаина. К тому же он, бедный, должно быть, просто разрывался между великой страстью к Миреле и лояльностью к Ваське. Все прочие вели себя вроде нормально, во всяком случае старались.
Значит, кто там был? Хозяева, они с Ильей, Гарик. Женька с Сашей приехали вместе, хотя вообще-то к тому времени уже расстались. Расстались вроде бы вполне мирно, по обоюдному согласию, и всячески подчеркивали, что остаются друзьями. («Это все ради детей и общих знакомых, — объясняла Женя Кате, когда они вместе уносили грязные тарелки, — чтобы никого не травмировать. А вообще-то, Кать, на самом деле, между нами сейчас — ну совсем ничего общего, чужие люди…») Значит, Женька, Саша. Лера была одна. Почему, кстати? Совсем на нее непохоже. Что-то происходило тогда в ее личной жизни, а что — не вспомнить. Остается надеяться, что это не имеет отношения… Ника тогда еще была с Андреем, с ним и приехала. Роман их нелепый длился, наверное, уже лет десять. То они сходились, то расходились, и так — без конца, довольно мучительно. Ну да, он ведь появился незадолго до Володиного исчезновения, значит, как раз десять, даже чуть больше. Андрей этот… тот еще тип. Ужасно противно он выступил тем вечером. Но это было позже, ближе к ночи. А вообще-то Кате теперь казалось, что она всегда его недолюбливала. Так, кто еще? Кажется, заходили какие-то соседи по даче…
Сначала все было нормально… Женька что-то кому-то горячо доказывала, Сашка басил умиротворяюще, Лерка хохотала, Ника поглядывала исподлобья и улыбалась тихонько. Гарик время от времени брался за гитару. Вася смотрел на всех с удовольствием. Да, сначала все было ничего…
А потом винт все-таки свинтился. Случилось короткое безобразие, скандал, правда довольно быстро потухший. Из-за чего? Скорее всего, ерунда какая-нибудь, но все-таки надо вспомнить. Легко сказать… Что-то, кажется, насчет славянофильства, патриотизма, спор какой-то. Ну да, это ведь был как раз тот период, о котором Катя рассказывала Варьке, — когда они с изумлением обнаружили, что взгляды у них совершенно разные и все никак не могли к этой мысли привыкнуть. Если насчет славянофильства, значит, видимо, Сашка что-то высказал и кто-то на него набросился. Нет, позвольте, что-то не то.
Катя вдруг вспомнила: вот что было странно — отчего-то раскричалась Мирела. И кричала, кажется, что-то вполне в Сашкином духе. Кто бы мог подумать, что эти проблемы ее так занимают! Да, а потом еще книжку какую-то искали, что-то проверить. Толстого, что ли? Бред какой-то. При чем там был Толстой? Его еще потом, кажется, вином залили. Не из-за этого ли Мирелка разозлилась? Никак не вспоминалось толком, какие-то обрывки.
Незначительный вроде бы эпизод, и улеглось все довольно быстро, но что-то никак не давало Кате от него отвлечься и вспоминать дальше. Как будто кто-то именно в этом месте говорил: «Теплее… теплее… горячо». Горячо-горячо… а что горячо-то? Ну поорали… Вряд ли после этого Сашка или Мирела отправились убивать Гарика за недостаток патриотизма. Непонятно.
Ну хорошо, оставим это. Значит, ветер, дождь, какая-то совершенно чернильная темнота за окнами, а внутри — свет и краски. И тепло. Вообще дом, при всей обшарпанности, был какой-то на удивление обжитой, не заброшенный. Кажется, Васькины мать и тетка жили там время от времени, пока Васьки не было. В этом доме все было точно так же, как десять лет назад, — так Кате казалось во всяком случае. Кресло-качалка, венские стулья, резной буфет, пейзажики на стенах — все то же. И деревянная лошадка в углу.
После короткой и странной Мирелкиной вспышки о политике какое-то время старались не говорить. Рассказывали байки, травили анекдоты, произносили тосты, вспоминали забавное. Потом все-таки не выдержали и начали опять съезжать на политику — потому что иначе, кажется, не бывает, но тут случился еще один странный эпизод: явление Гариковой жены Леночки.
Нет-нет, стоп, опять не так. Еще до Леночки, до Леночкиного приезда… тишь-гладь снова нарушилась, снова закипел смерчик. Возник еще один спор, не такой громкий, без крика, но ожесточенный и куда более серьезный.
Вася с Гариком заговорили о чем-то не вполне понятном. Вроде бы Гарик собирался Васе что-то вернуть. Этого чего-то у него с собой не было, поэтому они договаривались встретиться в ближайшие дни. Гарик подпускал таинственности, было непонятно, о чем речь, потом промелькнуло слово «гильзы». Какие гильзы? Те самые, от вальтера. И еще медальон.
— И медальон? Какой медальон? — Женька смотрела на Гарика широко распахнутыми глазами.
— Ну как тебе сказать? Что значит — какой? Обыкновенный. Красивый… С гравировкой.