Как боялись комиссий и согласований и с ужасом ждали очередного запрета, который перечеркивал не только месяцы работы актера, но иногда и всю его жизнь»22.

Вениамин Смехов: «Весной 68-го года над Любимовым явно нависал Дамоклов меч. Прежних защитников Таганки больше слушать не хотели. В. Гришин, “московский царь”23, требовал Любимова к себе — каяться с большевистской прямотой. Актерам внушали готовую версию чужие дяди и свой директор — о лояльности обма-нугой труппы и о подсудности, преступности Любимова <…> А Гришин все ждал. И по пятам за Ю.П. все ходили “представители”. А что же он сам? А он с особым усердием творил спектакли — те, что разрешали. Его почти вынудили поставить спектакль “Мать” Горького. И он ее поставил — но так, что партийные вельможи накатали донос “наверх”: мол, Любимов на сцене воссоздает картину ввода войск СССР в Чехословакию»[26] [27] [28] [29] [30] [31].

Егор Яковлев: «Юра всегда “играл” на грани фола. Поэтому будни театра — цепь преследований со стороны власти»25.

Юрий Любимов: «Когда театру было плохо, актеры приходили ко мне… Спектакли запрещали, меня выгоняли, а я им говорил: “Ну чего вы паникуете? Еще не вечер”. И эту фразу Володя взял рефреном в свою песню. “Еще не вечер”, - я все время успокаивал актеров этими словами^6.

Анатолий Васильев: «Я вот четко помню, что “Четыре года рыскал в море наш корсар” он написал в 1968 году. А у нас было время, когда Петровича собирались снимать, была катастрофа в театре. Мы тут сидели ночами и у Петровича. И он там, бедный, весь был в истерике, его жена Целиковская, все… У нас был чудовищный период в театре очень. Наверное, после “Живого”2?, я не помню. Страшное что-то было, и Володя родил эту песню “Четыре года рыскал в море наш корсар”. Она написана по поводу и вслед буквально за этими событиями, то есть, когда мы уже победили, и были направлены телеграммы, мы получили по выговорам: я, Петрович и Дупак, с нас спустили три шкуры. Тем не менее, театр снова заработал. И вот через какое-то время Володя спел эту песню. Я почему говорю, потому что она шоковое впечатление на меня произвела. Очень здорово легло на наши дела <.. > Когда это дело упало, вся эта жуть, это же страшно, это очень страшно было. И Володька с этим делом, ух, что ты, прямо слезы из глаз у всех»28.

Михаил Лебедев: «На “Корсара”, между прочим, есть интересная история. Стоял вопрос с Любимовым. Тогда Любимова уволили, и решался вопрос о восстановлении его. И вся труппа, весь театр сидел после спектакля чуть ли не всю ночь. И Володя что-то наигрывал, наигрывал, наигрывал. И потом говорит: “Песню сочинил”. И спел ее — “Еще не вечер”. Это было вот как раз в этот момент, в эту ночь, сделал песню. И потом пришла телеграмма от Брежнева: “Продолжайте работать”. Там, кстати, Галя Брежнева решающую роль сыграла в этом, сказав нам… Она была таганоманка и очень часто ходила на Таганку. <…> Где-то сутки Петрович был не руководителем театра, был уволен. Это сутки. А потом, значит, вот, пришла телеграмма»29

Владимир Морган: «По словам нынешнего нашего земляка Станислава Холмогорова, двенадцать лет проработавшего в Театре на Таганке, накал страстей и ужас ожидаемого разгрома труппы с особой силой выражен в песне Высоцкого “Еще не вечер”, в которой любимый театр ассоциируется с пиратским кораблем “Корсар”, едва держащимся на плаву. Только отчаянный телефонный звонок “по вертушке” Юрия Любимова генсеку Брежневу помог ему спасти свое сценическое детище»[32].

***

Возвращаясь к теме масок, заметим, что в поэзии Высоцкого они делятся на две категории: «серьезные» и «шутовские», причем в произведениях второй подгруппы подтекст часто бывает более скрытым.

Это наблюдение было сделано в далеком 1971 году одним проницательным зарубежным критиком, который увидел за многочисленными масками единую авторскую личность: «У Высоцкого среда, социальные условия выполняют чисто декоративную роль. Героев у Высоцкого два — шут и рыцарь. Декорации меняются, герой — никогда. Шут рядится в разные одежды, прозябает в пивных, в лагерях, в сумасшедших домах, на сельскохозяйственной выставке, в зоосаде и т. п., но всегда остается тем, кто он есть: Петрушкой, скоморохом <.. > Второй герой Высоцкого — это рыцарь без страха и упрека, альпинист, солдат, мужественный, смелый, сильный человек, напоминающий образы Джека Лондона. Киплинговские, гумилевские мотивы слышатся в поступи нового героя.

Приглядимся внимательней к этому рыцарю. Не напоминает ли он нам кого-нибудь? Ба, да это ведь наш старый знакомый, шут! Ну, конечно, он опять переоделся. Но почему же мы над ним не смеемся, почему не потешаемся над каждым его шагом? Не потому ли, что одежды на сей раз — настоящие, а декорации — реальные? Не потому ли, что повседневная жизнь в Советском Союзе для мыслящего человека опаснее гор и страшнее войны?»[33] [34] [35] [36] [37].

Много позже аналогичную мысль высказал друживший с Высоцким драматург Эдуард Володарский: «…большинство своих песен он писал про себя. Это был человек с тысячью лицами. Но душа у него была одна»32.

Об этом же говорили Алла Демидова и Юлий Ким: «Почти во всех своих ролях Высоцкий всегда играл себя. Свою тему или, вернее, своего лирического героя. Только с годами этот лирический герой очень менялся. Он мужал и взрослел»33; «Это огромное количество… У того же Высоцкого, который пишет то от лица волка, то — от самолета, то еще кого-то. Это важно, хотя во всех этих вещах Владимир Семенович лично присутствует, со всем своим характером, менталитетом — как это еще наз-вать»34.

И действительно: подавляющее большинство произведений, которые мы привыкли считать ролевыми, являются таковыми лишь по форме, а ролевые персонажи — это лишь маски и образы лирического героя, являющегося, в свою очередь alter ego самого поэта.

Для таких произведений необходимо подобрать адекватный термин.

Н. Федина в статье «О соотношении ролевого и лирического героев в поэзии В.С. Высоцкого», анализируя образы альпинистов, подводников, моряков и других персонажей, пишет: «Ролевые герои, охарактеризованные нами, являются ролевыми лишь по форме, а по сути своей — это лики героя лирического, так как налицо психологическое и нравственно этическое их сходство»35.

Эта мысль развивается в другой публикации: «В целом ряде стихотворений, которые можно назвать формально ролевыми, потому