или в жертву принести, так ведь держит взаперти, издевается и ни словом не обмолвился, зачем я ему вообще сдалась. Сижу и дни напролет думаю, чем заслужила такую участь.

Кабан внизу громко заворчал, поднялся на ноги и беспокойно заметался под деревом – добычу, пакость такая, оставлять не хочет. Вдруг высокие кусты в десяти метрах от нас затрещали, и животное испуганно скрылось в чаще.

– Что ты тут делаешь? – Фэрфакс остановился под деревом, изумленно смотря наверх. Я стыдливо попыталась одернуть задравшееся платье, потеряла равновесие и обхватила руками сук с такой силой, что еще чуть-чуть, и мы бы стали единым целым.

– Чтоб тебе пусто было, – негоже менять традицию только из-за того, что я не стою на земле, а сижу под небесами, словно большая белка.

– Да это само собой разумеющееся. – Колдун обошел дерево по кругу и остановился подо мной. – Ну, а зачем ты туда залезла?

– Не твое дело, – огрызнулась я, чувствуя, как вспотевшие ладони предательски скользят по коре.

– То есть если я сейчас уйду, ты совсем не расстроишься? – Фэрфакс облокотился о ствол.

– Не расстроюсь. Еще и подскажу, куда тебе идти!

– Неужели жить на дереве так интересно?

– Не представляешь насколько. – Как же меня распирало от желания запустить вниз что-нибудь тяжелое. Жаль, вокруг были только листья.

– А я ведь предупреждал, что ходить по лесу нужно осторожно. – Колдун задумчиво провел пальцами по свежим следам от клыков кабана.

– Мой лес – где хочу, там и хожу.

– Лес-то, может быть, и ваш, ваше высочество, да логово – кабанье. А зверье, оно такое: им королевские грамоты не указ, они не ведают, что перед ними по деревьям королевская особа скачет. – Фэрфакс откровенно веселился. – Будете спускаться, принцесса?

– Спущусь, когда пожелаю, – зло бросила я. – Мне здесь, может быть, нравится. Свежо, необычно, свободно.

– До самого вечера сидеть будешь?

– Да хоть всю жизнь! – В подтверждение слов я сильнее прижалась к жесткой коре и ехидно улыбнулась, бросив взгляд на колдуна. Если хочет меня спустить, пусть лезет сам.

Фэрфакс задумчиво почесал подбородок:

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты весьма необычная принцесса?

– Конечно.

– Манер никаких, ругаешься, как базарная бабка, красотой не выдалась. Одно удивительно: храбрая. Здешние древесные змеи с одного укуса убивают, а тебе все равно. Даже восхищаюсь.

Волосы на голове зашевелились от ужаса. Если и есть что-то на этом свете, что я ненавижу больше, чем своего пленителя, так это змеи. Скользкие, холодные, омерзительные… Я воочию представила, как они подбираются ко мне, готовясь напасть. Что-то коснулось запястья, и я, недолго думая, разжала руки и с громким визгом полетела вниз.

Колдун, будь он неладен, поймал меня у самой земли, но не удержал равновесия, и мы оба растянулись на траве. От удара с прежней силой заныли старые ушибы, а в глазах потемнело.

– Довольна? – зло прошипел колдун, резко поднимаясь на ноги и вздергивая меня за ворот платья.

– Ой-ой-ой! – Левая лодыжка отозвалась пронзительной болью так, что на глаза слезы навернулись.

– Ну что еще? – Колдун, видя гримасу на моем лице, задрал подол платья. – Подумаешь – вывих.

– Больно, – продолжала хныкать я, опираясь на ствол дерева.

Фэрфакс поморщился, осматривая мою ступню. Затем, без всякого предупреждения, дернул так, что я взвыла на весь лес. Колдун было шарахнулся, но тут же взял себя в руки.

– Перестань вопить!

– Больно!

– Врешь. Пойдем, темнеет.

– Я идти не могу, – совершенно честно ответила я, демонстрируя колдуну босую ногу. Одним богам известно, где именно я потеряла неказистую туфлю, когда убегала от разъяренного животного, но под деревом ее не было. Фэрфакс закатил глаза и протянул руки, я отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Тогда и сиди здесь всю ночь, – разозлился он.

– Вот и буду! А когда меня зверье сожрет, ты будешь приходить, смотреть на мои косточки и…

Стремительным движением Фэрфакс подхватил меня сначала на руки, а потом перекинул через плечо. Встряхнул, чтобы не кричала, и зашагал прочь. Надо признать, путешествовать, будучи перекинутой через плечо головой вниз, весьма неудобно. Косы рассыпались окончательно, запутались, поэтому в зарослях малины за нами оставался рыжий след из вырванных волос.

Шли мы в полном молчании. Я злобно сопела, колдун невозмутимо похлопывал меня по ногам, когда слишком громко ворчала. Нам обоим хотелось быстрее добраться до избушки: темнело, а ночью дремучего леса опасался даже колдун.

– А, кстати, на кой черт ты туда пошла? – опуская меня возле калитки, поинтересовался колдун.

– Грибы собирала, – ответила я, прыгая на одной ноге до крыльца.

– И где они?

– А леший их знает. – Я пожала плечами. В хижине было тепло, сухо, даже уютно, хотя и не так, как у меня дома – не было здесь ни ковров, ни картин, ни зеркал с безделушками. На кухне – старая печь, несколько полок с домашней утварью, стол и пара табуретов; в другой комнате – кровать колдуна, комод, каждый ящик которого был заперт, шкаф с книгами да пара полок. Жили мы, в общем-то, более чем скромно.

Фэрфакс за моей спиной глубоко вздохнул, и я инстинктивно вжала голову в плечи, но он сдержался. А вот первое время не сдерживался. Ух сколько раз мне от него перепадало: то подзатыльник, то щипок. Но хуже всего были слова. Колдун был мастером ехидных и презрительных речей, а искусством унижения овладел, по всей видимости, в совершенстве. Даже не верилось, что столько яда и ненависти может уместиться в одном человеке. Но ничего, как-то свыклись друг с другом, по пустякам силы больше не растрачиваем.

– И много там было? – вполне миролюбиво спросил мужчина, облокотившись на перила крыльца.

– Много, – немного подумав, соврала я, – и все белые, не червивые. Отличный был бы ужин.

Колдун скрипнул зубами, сжал кулаки и молча пошел в лес. Я позволила себе усмехнуться, глядя ему в спину. Грибы он обожал. Еще любил ежевику – наберу целую корзину, не успею поставить, а колдун уже таскает горстями. Иногда мне кажется, что за время плена я его всего изучила. Знаю, что вспыльчив, жесток, но справедлив, читать любит – днями сидит за книгами, пока я без дела по двору шатаюсь. Со мной пробовал что-то обсуждать, только сильно я на него злюсь, чтобы спокойно разговаривать. Так и тянет сказать какую-нибудь гадость.

В окно комнаты постучались. Сердце забилось сильнее, когда я увидела почтовую голубку. Она прилетала два раза в неделю, но колдун всегда под благовидным предлогом отправлял меня вон. Отвязав от лапки небольшую, свернутую в трубочку бумажку, я прогнала птицу. Подскочив к лампе, развернула ее и разочарованно простонала –