– Неужели? – Бортников нахмурился. – Мне не кажется, что такого рода работа подходит для молоденькой девушки.

– Иван Петрович, – я укоризненно покачала головой, – молоденькой девушке уже двадцать два года. Скажу по секрету, я уже четыре года как перестарок.

– Необыкновенно привлекательный перестарок, – пошутил мужчина.

– Настолько необыкновенно, что и замуж никто не берет, – нежная осетрина таяла во рту, я потянулась отломить кусочек хлеба.

– Не берет? – он выгнул бровь. – Я знаю как минимум одного, но очень настойчивого претендента на вашу руку и сердце.

Снова ладони начали гореть, я залпом выпила воду.

– Господин Милевский последний мужчина, за которого я соглашусь выйти замуж, – взяла себя в руки и улыбнулась, – а больше кандидатов нет, даже при условии мужского коллектива.

– Мужчины нынче боятся отказов, – покровительственно сообщил мне адвокат, – даже состоявшиеся и вполне успешные. Даже я.

В словах его мне вдруг почудился намек на флирт, я замерла и отложила ломтик хлеба:

– Простите?

– Шучу, Маша, – он засмеялся.

Расслабленно выдохнув, я мысленно рассмеялась. Господи, пришло же в голову, Иван Петрович с самой первой встречи относился ко мне по-отечески. Какие заигрывания, Мария Михайловна?

– А я уж было подумала, вы пришли в неописуемый восторг от моей несравненной красоты, – протянула я не без скепсиса.

Не было у меня никакой красоты. Русые волосы, субтильное телосложение, серые глаза. «Небо над Невой»,– вспомнила я слова Алексея и вздрогнула. Показалось, что это не моё воображение, а бывший жених сестры шепчет мне на ушко банальный комплимент.

– Конечно, пришел, – согласился мужчина. – И довольно давно.

– В первую встречу! – подхватила я шутку. – Как мои разбитые колени увидели, сразу и восхитились.

– Верно, – серьезно ответил Бортников, а потом всё-таки не сдержался и захохотал: – Ваши коленки были хороши.

Мы закончили трапезу и вышли на улицу: резкий контраст теплого помещения и стылого пронизывающего ветра. Иван Петрович открыл передо мной дверь автомобиля.

– Благодарю, – я вскочила на широкую ступень и заняла место позади водителя. Подняла воротник пальто и сжалась, стараясь не отдать улице ни толики своего тепла.

Если бы не холод, я бы сразу уснула. Сказывалась бессонная ночь.

Я знала, знала, что у меня нет ни единого шанса, но всё равно на что-то надеялась. Алексей... 

Следующая наша встреча произошла на похоронах сестры.

Маленькая свежая могилка за оградой кладбища. Самоубийце не место под тенью креста… и наш доктор с известием о том, что погибшая носила дитя.

– Примите мои соболезнования, – подошел ко мне господин Милевский.

Я ничего не ответила, лишь поджала губы и туже завязала черный платок. Взгляд черных глаз прожигал насквозь, на миг мне показалось, что я снова стою перед ним в одной только мокрой сорочке.

– Куда же вы? – он взял меня за руку.

– Не смейте ко мне прикасаться, – прошипела я, – не смейте, – я чувствовала, как жар, что горит внутри, рвется к рукам, рвется обжечь его. Уничтожить убийцу Ольги.

– Алексей! – испуганно крикнул отец. – Отойдите от неё!

Папа прижал меня к себе: 

– Успокойся, слышишь?! Успокойся, иначе добросердечные соседи узнают, и ты окажешься в тайном отделе! И я не знаю в каком качестве! 

– Прости, – отстранилась от отца, – я буду у себя. Не ждите меня на поминки. Если я еще раз увижу его, боюсь, уже не сдержусь.

Папа кивнул, и я в сопровождении двух слуг пошла в поместье.

– До встречи, – тихо сказал Алексей, когда я проходила мимо.

«Эта встреча станет для тебя последней», – зло подумала я.

Вот только наивные мысли о мести быстро исчезли после встречи с реальностью.

После смерти Оли мы переехали в Петербург. Ни я, ни мама, не могли оставаться в усадьбе. Столица встретила нас пасмурным небом и пронизывающим ветром. Впрочем, погода как нельзя лучше подходила моему настроению. На душе было так же уныло. Серый сонный город, серая сонная я. Во сне боль притупляется – я и бодрствуя ... спала.

Слуги кучей сгружали вещи у парадной. Меня приставили за ними смотреть. Пошел дождь. Сначала мелкая морось, а потом и ливень. Не помню, успела ли я намокнуть, помню, как надо мной с громким щелчком раскрыли зонт. Я проснулась и повернулась на звук.

Он был весь в черном, но ярким пятном закрыл собой серый мир вокруг.

– Рад приветствовать вас в столице, – сказал Алексей. 

– Что вы здесь забыли?! – зашипела я.

– Небо, – наклонился он ко мне, – ваши глаза, словно небо над Невой.

Я вспыхнула обжигающей ненавистью, ладони загорелись синим огнем. Серого мира не было, только мы вдвоем. Легко мечтать о чьей-либо смерти, но что делать если ты действительно способен убить? Сам способен вершить правосудие!

Страшно.

Я отшатнулась, вышла под дождь и подняла на Милевского глаза. Он сделал шаг, сокращая расстояние между нами, и я резко взмахнула рукой, останавливая его. Угрожая! Дотронешься, и я сожгу тебя. Алексей нахмурился, между темными бровями залегли глубокие складки. 

"Ну же! Дотронься до меня! Дай повод!" – мысленно кричала я, но он не двигался.

Мы так и стояли. Долго. Очень долго. Я под дождем, он рядом со своим огромным зонтом.  Я вымокла до нитки и в тот же вечер слегла с горячкой, на три недели, кажется.

Он приходил каждый день. Каждый день, пока меня лихорадило. Садился в кресло в углу спальни и молчал. Приличия? Приличия соблюдены! В комнате всегда был кто-то еще. На мои просьбы не впускать ко мне мужчину, родители не реагировали.

Алексей Милевский – сын князя. Завидная партия для любой незамужней девушки. Шуваловы искренне радовались каждому его визиту. Я повздорила с отцом. Даже не так, я почти возненавидела отца.

– Ты выйдешь к столу! – кричал папа. – Прекрати глупить, Милевский не виноват в смерти Ольги!

Ну да, конечно, не виноват! Виноват твой карточный долг, папа! Алексей Сергеевич покрыл его из своих средств, а я наговариваю на ангела. Я задыхалась от боли и ... молчала. Что толку говорить, если тебя не хотят слышать?

– Маша, мы ничего не знаем наверняка! – молила мама. 

Разумеется. Как это говорят? Свечку не держала! Презумпция невиновности, почему бы не вылить на Милевского немножечко аммиака? Глядишь, отбелится.