обернули плащом и направились к дому. По пути Тейт захватил несколько прутиков из подстилки Леса, достаточно гибких, чтобы согнуться в корону. Леэло указала на ярко-синие ягоды, которые стали бы идеальным украшением. Тейт сорвал полдюжины, прошептал молитву и спрятал их в карман.

Когда они почти подошли к дому, Тейт остановился, чтобы завязать шнурок, и замахал Леэло, чтобы она присела рядом.

– В чем дело? – спросила она.

Он говорил тихо, хотя они все еще были одни.

– Тетя Китти смотрит из окна. – Леэло понимала все достаточно хорошо, чтобы не поднимать глаза. – Она меня ненавидит.

– Вовсе нет, – убеждала она его. – Просто это Китти.

Он нахмурился:

– Она будет спрашивать, чем мы занимались.

– Я скажу, что попросила тебя о помощи. Не волнуйся, младший братец.

– Мне страшно.

Леэло знала, что сейчас он говорил вовсе не о тете. Она протянула руку и легонько коснулась его уже не такой пухлой щечки.

– Если тебя это утешит, то мне тоже.

Они грустно улыбнулись друг другу, прежде чем выпрямиться.

– Я вымою и ощипаю лебедя, – предложил Тейт. – Тебе нужно закончить дела по дому.

– Будь осторожен. Надень перчатки.

Он вздернул подбородок, беря завернутую птицу из ее рук.

– Мы будем присматривать друг за другом, правда ведь?

Сердце Леэло сжалось от любви и вины за ложь, которую она собиралась произнести.

– Всегда.

Позже ночью, когда все в доме уже спали, Леэло выскользнула наружу, прихватив по пути кухонный нож. Направляемая только лунным светом и чувством цели, она шла к центру острова в самое сердце Блуждающего Леса.

Деревья здесь были особенные. Каждое принадлежало одному из родов Эндлы и служило своего рода святым покровителем, которому семья молилась и оставляла подношения. Но зимой жители избегали этого места, потому как во время подношений нужно было петь, а эндланцы не пели зимой. Только так можно было гарантировать, что чужаки случайно не переберутся по льду. В конце концов, одно дело, когда Страж останавливает чужака, намеревающегося напасть на Лес или его обитателей, и совсем другое – случайно заманить невинного человека.

В эту ночь Леэло была готова нарушить закон. Молитвы не сработали, что означало лишь одно – Лес жаждал крови. И хотя она не убила бы животное – смертельная песня, которая вводила жертву в состояние транса, была слишком мощной, чтобы исполнять ее самостоятельно, небольшого кровавого жертвоприношения могло хватить, чтобы разбудить дремлющую магию Тейта.

Леэло склонилась под деревом своей семьи, высокой величественной сосной, которая, по словам тети Китти, была древней, как и сам Блуждающий Лес. Девушка чувствовала, как песня рвется из груди, пытаясь высвободиться после месяцев тишины.

Как только лезвие рассекло кожу, слова песни полились из нее вместе с кровью, и она была почти уверена, что слышит вздохи деревьев. Хотя, скорее всего, это был просто ветер. И то, как быстро кровь впиталась в землю, словно корни выпили ее, скорее всего, было игрой лунного света.

Где-то по ту сторону воды ничего не подозревающий молодой путешественник ворочался во сне. Он не знал, что озеро, на берегу которого он спал, было полно яда и что Лес на острове пробуждался после долгой, голодной зимы…

Ему следовало переночевать сегодня в другом месте.

Глава вторая

– Где ты был? – потребовал ответа Степан, закрывая за Яреном дверь. Он бегло окинул сына взглядом, удостоверяясь, что тот не ранен, и облегченно вздохнул. – Мы думали, духи леса забрали тебя.

Ярен бросил застенчивый взгляд на отца, пока шел к умывальнику.

– Хотел бы я винить в своем опоздании духов или блуждающие огоньки, отец. Но… – прежде чем он смог продолжить, семья хором закончила за него:

– Ты потерялся.

Ярен кивнул.

– Потерялся. – Прежде он никогда не ночевал в этих лесах. Юноша был благодарен, что на рассвете смог найти дорогу домой.

– Ну разумеется, – улыбнулась его старшая сестра Саммер. Она строгала, сидя у огня. Саммер была самой ласковой из трех сестер, она словно вся лучилась теплом. – Снова грезил во сне, я права?

– Голова в облаках, ноги в грязи, – пропела средняя сестра, поглядывая на его грязные ботинки. Будучи двойняшками, Стори и Ярен были наиболее близки, хотя Стори родилась первой и любила задирать нос, напоминая про эти одиннадцать минут.

Самая младшая из сестер, София, в свои пятнадцать лет все еще была ребенком в семье. Они прозвали ее Головастиком, потому что с тех пор, как она научилась двигаться, София постоянно вертелась как головастик. А еще потому, что она притворялась, будто ненавидит это прозвище. Сейчас она сидела на диване, заплетая свои длинные рыжие волосы.

– Ты не нашел для меня ни одного первоцвета? Я так устала от всего этого. – Она неопределенно махнула на дверь.

– Ты могла бы поискать цветы сама, – заметила Саммер.

– Цветов нет. – Ярен поднял корзину. – Но зато я нашел немного дикого лука.

Головастик надулась, скрестив руки на груди.

– Ненавижу лук.

Стори слегка дернула сестру за косу, давая понять, что та ведет себя грубо.

– Научись готовить себе еду сама. Пора бы тебе делать хоть что-то полезное по дому.

Отец постучал деревянной ложкой по котелку, призывая детей к спокойствию. С тех пор как их мама умерла, он храбро взялся за приготовление пищи, и все они с удивлением обнаружили, что папа готовит гораздо лучше своей покойной жены. Однако никто из них не говорил об этом вслух. Степан не хотел, чтобы кто-нибудь оскорблял кулинарные способности его дорогой Сильвии, и не важно, насколько несъедобной получалась стряпня.

– Оставь ее, – сказал он через плечо. – Она устала.

– От чего же? – спросила Стори, скептически распахнув свои карие глаза. – От сидения?

Ярен оставил сестер препираться в гостиной и поднялся к себе на чердак, чтобы переодеться. Сестры делили одну спальню на всех, а отец спал на тюфяке перед камином. Девушки постоянно ссорились, но все же иногда Ярен завидовал их близости. Юноша знал, что его не допускают до большинства их интимных бесед не потому, что они его не любили, а потому, что он парень. И все же он чувствовал себя отстраненным.

Он все еще не мог поверить, что проглядел одну из отметок на тропе и прошел в неверном направлении несколько километров. К тому времени, как он осознал ошибку, уже стемнело. В отличие от отца он не верил в басни и народные сказки, но был не настолько глуп, чтобы пытаться ориентироваться в темноте на каменистой тропе. С его удачей он скорее подвернул бы лодыжку и застрял бы навеки.

– Спускайся к столу! – крикнула Стори. – Суп остывает.