- Больше ста, - отвечала бабушка. – Говорили, что его привез из Италии для своей жены купец Красильников. Был он уже пожилой вдовец и женился снова на молоденькой девушке, красавице. Любил ее безумно, а она грустила. Считала его стариком. А может, печалилась по кому-то другому. Он делал ей дорогие подарки, а ее ничего не радовало. И вот Красильников привез это зеркало. Она не отходила от него целыми днями, все смотрела на себя, смотрела… А потом исчезла. Искали долго, но ни единого следочка не нашли. Решили, что поднялась на высокий берег и утопилась. Но кто-то пустил слух, что ушла в зеркало.

- А как оно попало к нам?

- Красильников-то после недолго прожил. Тосковал сильно. Взял ружье и застрелился ночью. А сын его взрослый все вещи распродал. Мой дед для бабушки этот трельяж и купил. Так он и стоит здесь с тех пор. Все это, конечно, глупости – про купчиху, которая в зеркало ушла, но все равно, Ланочка, не стоит перед ним долго сидеть. Всякое может привидеться.

Я обожала эту историю, которую готова была слушать снова и снова, как страшную сказку. Тайком, когда бабушка уходила на рынок или к соседкам, садилась перед зеркалом в неудобное скользкое кресло и представляла себя купчихой Красильниковой – молодой, прекрасной и несчастной.

Все это так живо вспомнилось сейчас, когда я раздевалась, поглядывая искоса на свои отражения. Зеркало было, что называется, friendly – дружелюбное. Едва заметного нежно-розоватого оттенка, оно смягчало тона, делая кожу гладкой и молодой. И что самое удивительное – года не испортили его. Обычно амальгама со временем начинает шелушиться и осыпаться, но только не у этого.

Натянув огромную бабушкину ночнушку – теплую, фланелевую, - я выключила свет и нырнула под одеяло. Сон пришел тут же, более чем странный.

Мне снилось, что я… не сплю. Лежу в постели в бабушкиной рубашке и никак не могу уснуть. Встаю, включаю свет и сажусь перед зеркалом. Только это не я, а купчиха Красильникова. Имени ее я не знала, но почему-то звала Ниной. И вот я-Нина смотрю в бесконечный коридор отражений и вдруг вижу там мужчину. Очень-очень далеко, смутным силуэтом. Знаю только, что он смотрит на меня и зовет к себе. Хотя не вижу лица и не слышу голоса. Невольно наклоняюсь к мерцающей глади, все ниже и ниже…

Вздрогнув, я проснулась. В постели, под одеялом. Яркое солнце заглядывало в окно, и в его лучах искрами поблескивали пылинки.

Приснится же такое!

Доев на завтрак холодную пиццу, я сделала себе еще одну пометку: зайти в магазин и купить продуктов. В кухонных шкафах был небольшой запас чая, сахара и круп, но все остальное мы с мамой после похорон выбросили. День выдался ясным и теплым, а все проблемы  решились легко и быстро. Прогулявшись по знакомым улицам, я спустилась к Волге, побродила у воды, любуясь просторами. Вечером приготовила ужин, посмотрела по телевизору комедию и легла спать.

На этот раз сон действительно где-то заблудился. Я крутилась с боку на бок, переворачивала подушку холодной стороной вверх, пыталась считать овец и планировать кругосветное путешествие – ничего не помогало. Что заставило меня встать, включить свет и подойти к зеркалу? Кто бы знал…

Очнулась я от прикосновения к руке. Кто-то держал меня за запястье, там, где считают пульс. Веки никак не желали подниматься, будто весили по тонне. Голова раскалывалась от боли, в груди давило, все тело кололи сотни ледяных игл. Мужской голос сказал несколько слов, и я все же открыла глаза.

Потолок надо мной был такой же – ребристо-сводчатый, но комната явно другая. Даже не комната, а большой зал. Я лежала на кровати под легким одеялом, в маленьком закутке, отгороженном от остального пространства двумя зелеными ширмами. Рядом сидел на стуле румяный толстяк лет сорока в черном шелковом балахоне. Его празднично сверкающую лысину обрамляли пушистые светлые кудряшки.

Заметив, что я пришла в себя, он радостно заулыбался, погладил по плечу и сказал еще что-то. У меня не было сил даже покачать головой в знак того, что не понимаю, только и смогла что состроить страдальческую гримасу. Мужчина встал и наполнил бокал из стоящего на столике кувшина. И кувшин, и бокал были точно такими же, как и те, в комнате у братьев.

Что, еще раз?! Повторить? Чтобы уж наверняка?

- Нет! – я хотела крикнуть, но из горла вырвался лишь свистящий сип.

Он сдвинул брови, замотал головой и сделал еще несколько жестов, которые, видимо, должны были убедить меня в том, что он желает добра и снадобье пойдет мне на пользу. Впрочем, я все равно не смогла бы сопротивляться. Приподняв мою голову, толстяк – я предположила, что это лекарь или какой-нибудь маг-целитель, - поднес бокал к моим губам и держал, пока я не выпила все, глоток за глотком.

Вкус пойла оказался странным и довольно мерзким. Как будто в крепкий сладкий чай сыпанули ложку соли. Меня замутило, но не прошло и минуты, как головная боль начала ослабевать, а ледяные иглы стали колоть не так остро.

Кто-то подошел к ширмам и остановился, не решаясь заглянуть. Лекарь встал со стула и выглянул в щель между ними. Когда он обращался ко мне, голос его звучал мягко и дружелюбно, с сочувствием, но сейчас налился металлом и ядом. Тот, кто стоял снаружи, виновато оправдывался, и я по интонациям и тембру узнала одного из братьев – стриженого. Видимо, пришел справиться, что со мной.

Любопытно, когда я только увидела их обоих, подумала мельком, что они довольно интересные, каждый по-своему. Несмотря на ситуацию. Наверно, это нормально для людей фертильного возраста - давать мгновенную оценку всякому представителю противоположного пола: да или нет. Даже без какой-либо практической цели, чисто в теории.  Но сейчас… думая о них, я не испытывала ничего. Вообще ничего. Никаких эмоций. Хотя наверняка должна была злиться.

Если сложить два и два, получалась довольно простая цепочка. Конечно, простой, учитывая обстоятельства, назвать ее можно было с большой натяжкой, но алгоритм казался вполне понятным. Вот этот самый, который разговаривал сейчас с лекарем, устроил какое-то колдунство, пошедшее явно не туда. Вряд ли он всерьез рассчитывал притащить меня в этот мир. И за свои действия получил нагоняй от брата – то ли старшего, то ли более серьезного. И он же налил в кувшин вместо воды какого-то зелья, о чем брат не знал, иначе не напоил бы меня. В общем, сплошное разгильдяйство. Отец мой был химиком, да и сама я работала на химкомбинате, так что прекрасно знала, какие бывают последствия при несоблюдении правил обращения с опасными веществами.

Обо всем этом я думала сквозь плотную пелену равнодушия. Как будто все мои чувства и ощущения сковало льдом.

А что, если… это действительно так? И если я останусь теперь такой навсегда?

Эта мысль должна была привести меня в ужас, но и она оказалась какой-то вялой. Как будто дождевой червяк полз по асфальту. И то, что я, возможно, никогда не вернусь домой, волновало не больше.

Выпроводив непрошеного посетителя, лекарь снова успокаивающе погладил меня по плечу. Показал жестами, что скоро вернется, и ушел. Я попыталась устроиться поудобнее, хотя на каждое движение тело отзывалось все той же колющей болью. Жесткая узкая кровать, плоская подушка под головой. И бабушкина рубашка с птичками. Красота!