десерт, сходить на диковинную выставку, посетить концептуально новый магазин. Все мы вели такую выразительную жизнь. Все, включая меня.

Я ничем не отличалась от остальных. Я работала в офисе и баловалась фотографией, снимала освещенный луной канал Гованус. Или что-то в этом роде, чем люди обычно оправдывают свое существование, как проводят время. На заработанные деньги я покупала пилинг-скатки для лица от Shiseido, крафтовый кофе, кашемировую одежду из Uniqlo.

Как называется гибрид яппи и хипстера? Япстер. Так утверждает Urban Dictionary.

Потом он сказал:

— Ты тоже должна уехать из Нью-Йорка.

— Почему это вдруг?

— Потому что ты ненавидишь свою работу.

— Я ее не ненавижу. Нормальная работа.

— Тогда скажи, нравилась ли она тебе хоть раз по-настоящему?

— Конечно, каждую пятницу вечером.

— Вот именно.

— Шучу. Ты даже не знаешь, чем я занимаюсь. На самом-то деле.

— Ты работаешь в типографской фирме. Контролируешь производство книг в странах третьего мира. Поправь меня, если я ошибаюсь.

Я проработала в «Спектре» почти пять лет. Издательства платили нам, чтобы мы координировали изготовление книг, которым занимались типографии в Юго-Восточной Азии, в основном в Китае. Название «Спектра» должно было намекать на широчайший ассортимент книжной продукции, которой мы занимались: поваренные книги, детские книги, блокноты, альбомы, подарочные издания и сувениры. Я работала в отделе Библий. Компания обладала огромной коллективной покупательной способностью, так что затраты на печать, и без того меньшие, чем у отдельных издательств, за счет аутсорсинга в других странах снижались еще заметнее. Надо думать, Джонатан презирал то, что я делаю. Может быть, и я сама тоже.

Я сменила тему разговора.

— Куда ты собираешься? И когда?

— В следующем месяце. Я собираюсь помогать Тому управляться с яхтой. Идея в том, чтобы доплыть до залива Пьюджет.

Я заржала. Том был из того клуба на Уолл-стрит, где Джонатан когда-то работал.

— Ну конечно, — сказала я. — Управляться с яхтой и еще кое с чем в придачу. Он просто в тебя втюрился.

— Ты так думаешь, потому что живешь в мире рыночной экономики.

— А ты разве нет?

Он ничего не ответил.

— Иногда, — сказала я, — мне кажется, что у тебя на меня зуб за то, что я не такая, как ты.

— Шутишь? У нас с тобой намного больше общего, чем кажется.

В темноте я видела, как он двусмысленно подмигивает.

— Как насчет катка сумо?

Каток сумо выглядит так: он катится по постели, а когда докатывается до меня, вжимает свое тело в мое, животом к животу, пока я целиком не утопаю в матрасе, и тогда откатывается в сторону. Так повторяется до тех пор, пока мне не становится плохо от смеха.

— Нет, я не хочу, — отвечаю я.

— Готова?

Он накатывается на меня, яростно наваливается всем весом, вжимает в простыню. Он может быть таким тяжелым, когда хочет. Я сжимаю руки в кулаки, крепко зажмуриваюсь. Я делаю свое тело негостеприимным, твердым, как доска. Постепенно я чувствую, как давление ослабевает. Я чувствую, что он прекращает. Может быть, он ощутил, как меня трясет. Он кладет сухую, тяжелую руку мне на лоб, будто проверяя, нет ли температуры.

— Перестань плакать, — говорит он. — Не плачь. Пожалуйста.

Он предлагает мне воды, но я встаю и сама достаю из рюкзака бутылку Evian. Я сижу на краю матраса и делаю маленькие, бессмысленные глотки.

— Ляг, пожалуйста, — просит он. — Ты ляжешь рядом со мной?

Я ложусь рядом с ним. Мы оба лежим на спине и смотрим в потолок.

Тишину нарушает Джонатан. Робким голосом он говорит, что сейчас может ясно видеть будущее. Будущее — это цены на жилье, растущие в геометрической прогрессии. Будущее — это новые многоэтажки, новые роскошные дома, которые покупают фирмы-однодневки, принадлежащие плутократам. Будущее — это новые магазины здорового питания, штабелей охлажденных ломтиков фруктов в целлофановой упаковке. Будущее — это все больше магазинов одежды и косметики, все больше мексиканских ресторанов. Будущему нужно больше потребителей. Будущее — это новые выпускники колледжей и туристы в тщетных поисках аутентичности. Будущее — это пиво по завышенным ценам в барах, прикидывающихся дешевыми забегаловками. Бла-бла-бла Руссо бла-бла. Манхэттен тонет.

— Что, в прямом смысле? — фыркаю я. — Из-за глобального потепления?

— Не смейся надо мной. И да, в прямом и в переносном смысле.

Дело в том, что я, в общем-то, была согласна с тем, что он говорил. Жить здесь было невозможно. Моей зарплаты хватало только на то, чтобы сводить концы с концами. Из-за цен на жилье и собственной тупости в финансовых вопросах сбережений у меня почти не было, не говоря уже о пенсионных накоплениях. Меня почти ничего тут не держало. Недвижимости у меня не было. Семьи у меня не было. Через десять лет мне стало бы не по карману жить в сколько-нибудь приличном месте.

Но все это я уже слышала раньше и поэтому отключилась и стала думать о том, что делать дальше. Когда он толкнул меня в бок, я поняла, что он что-то спрашивает. Не хотела бы я уехать из Нью-Йорка вместе с ним, вот что он спрашивал.

— И что мы будем делать? — задала я встречный вопрос.

— Мы будем жить вместе, работать время от времени, — ответил он. — Я буду писать и закончу книгу. Ты тоже сможешь заниматься искусством. Я устрою тебе темную комнату, чтобы ты могла проявлять фотографии.

— Неужели можно сделать темную комнату на корабле?

— Ну, не во время путешествия. Я думал, что потом мы могли бы осесть в Орегоне. В сельской местности Тихоокеанского Северо-Запада жить дешевле.

— Я, надо полагать, стану фотографировать природу, — сказала я сухо.

Потолок задрожал от какого-то ритм-энд-блюза с нервными басами. Опять сосед сверху зависает по ночам под грустные песни с хорошим ритмом. Я была невысокого мнения о своих фотографиях. Когда я только переехала в Нью-Йорк, я завела фотоблог под названием «Нью-Йоркский призрак». В основном там были фотографии города. Идея была в том, чтобы показывать новые, неизвестные стороны Нью-Йорка глазами человека извне, но, как я теперь понимаю, эти фотографии были полны клише и стереотипов: ресторанчики с неоновыми вывесками, улицы с бензиновыми пятнами, усталые пассажиры в битком набитых поездах метро, люди, сидящие летом на пожарных лестницах, — в принципе, все та же известная иконография Нью-Йорка, которой изобилуют календари, романтические комедии, сувениры и фотобазы. Их можно было повесить в любой гостинице средней руки. Даже самые лучшие фотографии с самой художественной композицией были всего-навсего подделками под Эглстона, подражаниями Стивену Шору. По этой и по другим причинами я почти забросила блог. Я вообще почти перестала фотографировать.

— Ты хотя бы подумаешь об этом? — спросил Джонатан.

— Я не