- Бедная девочка, - развила тему соседка, - это ведь с вашего этажа девушка погибла?

Чуть больше двух месяцев назад умерла Олеся, поэтому Александра, стараясь распрямить изрезанные ручками тяжеленных пакетов пальцы, хоть и удивилась запоздалой реакции обычно лучше всех в подъезде информированной Нелли Геннадиевны, но утвердительно вздохнула:

- Да, бедная наша Олеся, уже два месяца как…

- Нет, не Олеся. Маша.

Маша… Маша?! Маша! Если бы ей неожиданно дали под дых, Александра не так бы испугалась. Она дико взглянула на соседку и хрипло выдохнула:

- Что-о?!

- Так ты не знаешь? – заметно вдохновилась Нелли Геннадиевна.

Саша нашла в себе силы на нервное отрицательное помахивание головой.

- Она под машину попала, - старательно прикрывая возбуждение постной миной, сообщила Зайченко. – Под маршрутку. Раз – и нет человека… Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? В марте – Олеся. Теперь – Маша… И ещё одна их подружка пропала. Ну, помнишь, из соседнего подъезда Наташка, с одиннадцатого этажа. Говорят, на следующий день после смерти Марьи. Даже на похоронах не была. И до сих пор неизвестно, где она. Будто похитил кто девку…

Александре вдруг стало холодно, так холодно, как не бывает никогда даже в самом студёном январе. А тут, в тридцать градусов майской жары, вдруг ледяное омертвение – пожалуйста, получите и распишитесь. И холодящий ужас внутри и снаружи заставляет трястись поджилки…

Кто бы знал, что это такое «поджилки»? И почему они так жалко, так трусливо трясутся?

Не кажется ли странным, подозрительным?! Да она сама об этом не переставая думает вот уже два месяца кряду. Но не признаваться же в этом их главной подъездной ньюсмейкерше. Поэтому Александра, с трудом придав перекошенному и побледневшему лицу более-менее человеческое выражение, грустно посмотрела на соседку и покачала головой:

- Бог с вами, Нелли Геннадиевна. Это просто трагические совпадения. Пойду я, вы меня простите, пожалуйста, я настолько потрясена, что сил нет стоять. А тут ещё и сумки эти. – Она с трудом чуть вытянула вперёд руки, демонстрируя навешенные на них тяжеленные пакеты в количестве семи штук. – Я и лошадь, я и бык…

- А, да, иди, иди, Дашенька, - понимающе покивала женщина, снова назвав её чужим именем. Раньше Александра пыталась поправлять, но потом поняла, что бесполезно, и стала отзываться на Дашеньку. Какая, в конце концов, разница? Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте…

Нелли Геннадиевна, почему-то выделявшая её среди других соседей и относившаяся к ней даже с некоторой симпатией, посторонилась, ткнула в домофон своей «таблеткой» и распахнула перед Александрой дверь. Саша, ещё раз кивнув ей на прощание и спиной чувствуя тяжёлый взгляд соседки, ввалилась в холодный после уличной жары подъезд, на отказывающихся идти ногах доплелась до лифта. Он приехал быстро. Но и недолгие секунды ожидания показались потрясённой Саше невыносимо бесконечными.

До своего этажа она доехала в состоянии, близком к обморочному. С трудом открыв дверь и прямо у входа бросив на пол кладь, Саша скинула мягкие туфли и села на пол, собираясь завыть от ужаса и горя. Это ей не удалось, потому как с детства ни визжать, ни громко рыдать она не умела. Но слёзы хлынули таким потоком, что Саша через пару минут бросила вытирать их, ощущая тщетность своих усилий.

Поревев минут десять и дойдя до состояния почти полного изнеможения, она, кое-как встала и с трудом доплелась до ванной, включила холодную воду и принялась пригоршнями плескать себе в лицо. Ну, вот… Завтра придётся смотреть на мир сквозь глаза-щёлочки. А опухший нос станет красноречиво сообщать всем встречным, что его хозяйка не просто немного всплакнула во время особо душещипательной сцены сериала «Дикий ангел», а долго и самозабвенно рыдала. Да ещё и спать будет невыносимо хотеться, как всегда после слёз.

Саша горько вздохнула и подняла глаза, с ужасом вглядываясь в своё отражение в зеркале:

- Что происходит? – собственный голос звучал хрипло и раздражающе. Она прокашлялась, но спрашивать вслух больше не стала. Побоялась.

Господи! Как страшно, как невыносимо страшно и совершенно непонятно!

В начале апреля, вскоре после похорон Олеси, Александра увезла на дачу маму. Лидия Георгиевна и раньше бы собралась, да снег в этом году лежал долго. И в деревне, где у них был дом, грязь всё никак не хотела просыхать. Мама звонила соседям, интересовалась, не пора ли ехать. Но те всё отговаривали. Наконец, весенний ветер подсушил последствия таяния снега, и Лидия Георгиевна уехала, взяв с Саши клятвенное обещание, что она будет приезжать как можно чаще.

Любящая дочь пообещала, но из-за работы этой треклятой, из-за дел, навалившихся со всех сторон, и никак, ну, просто совсем никак не желающих рассасываться, времени, чтобы часто навещать дачницу, не было.

Хорошо хоть в самом конце мая вырвалась на несколько дней. Погода стояла чудесная, только комаров было столько, что вечерами приходилось запираться в доме, чтобы не закусали до полусмерти. Но ошалевшую от работы и душной Москвы Александру на даче ничто не раздражало. Мама радовалась и сияла. Келли, их верная Килька, взятая ими из собачьего приюта, скакала вокруг, скуля и повизгивая. А комары… Да ну их, комаров. Ерунда всё это. Главное, мама с Килькой рядом.

Александра смотрела на них, улыбалась, как ей казалось, убедительно жизнерадостно, и думала, что, может быть, она всё-таки ошибается, что Олеська и вправду погибла случайно и что всё не так страшно. И сама себе мысленно, но от этого не менее истерично отвечала: случайно?! Не страшно?! Не так уж и страшно?! Куда уж страшнее?!

Мысли эти не покидали Сашу уже два месяца к ряду. Стоило чуть расслабиться, задуматься, и сразу возникало перед глазами бесшабашное лицо соседки Олеськи. И Саша вновь и вновь задавала себе вопрос за вопросом: что случилось, как это могло произойти и почему, почему Олеська сделала такое? Или, если это она не сама, кто сделал с ней это?

… Всё началось в самом начале весны. А ведь ничего, ровным счётом ничего, что называется «не предвещало». Просто в марте Саша в чудом выпавший выходной день возилась дома. Мама уехала к подруге, повидаться перед дачным сезоном, обещавшим быть затяжным, и обсудить тонкости выращивания рассады помидоров, перцев и баклажанов по методу Октябрины Ганичкиной.

В квартире было тихо, а в общем коридоре раздавались шаги, негромкие разговоры, и постоянно хлопала соседская дверь. Стало почему-то тревожно. Так тревожно, что вдруг совершенно непонятно откуда возникла неожиданная, страшная, дикая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Олеська была соседкой и приятельницей с детства. Впрочем, как и Инга с Машкой. Когда-то их дом заселили преимущественно молодыми семьями с детьми. Вот так и оказались на одной лестничной клетке пять девчонок. Десятилетние Саша Катунина и Инга Овражкова, восьмилетние Машка, младшая сестра Инги, и Олеська Ермохина и, наконец, Олеськина сестрёнка Ленка, девица четырёх лет отроду. Старшие девочки пошли в одну и ту же школу, построенную во дворе. И закономерно оказались попарно в одних и тех же классах. Саша с Ингой – в четвёртом «гэ», Машка с Олеськой – во втором «бэ». А маленькая Ленка отправилась в детский сад, находившийся как раз за их школой.