дня без обстрела и бомбардировок. Все девятьсот суток! Четыреста батарей ежедневно били по многострадальному городу: десять-двадцать орудий целились на каждый километр Ленинградского фронта… А фронтом этим был город: от заводов Кировского и «Электросила» его передняя линия проходила всего в шести-семи километрах.

«…Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта.

…Предположено тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей».

Так было написано в директиве немецкого военно-морского штаба под помпезным названием: «О будущности города Петербурга». Но известно, что «будущность» Ленинграда развивалась не по каннибальскому плану гитлеровцев, – израненный, измученный город выстоял.

О девятистах днях его беспрецедентного мужества, о борьбе с голодом, холодом, обстрелами, бомбежкой сложены легенды, написаны десятки книг. И все же, мне кажется, в истории мученичества и победы Ленинграда есть одна почти не заполненная страница: летописцы блокады в долгу перед тысячами саперов и пиротехников фронтового города, перед теми, кто в самое суровое время обезвреживал на улицах и проспектах фашистские бомбы и снаряды, кто в первые же часы освобождения вышел с миноискателем на поля, в парки, в города и поселки Ленинградской области, перед теми, кто воевал и погиб после победного салюта. Они не должны быть забыты. Они слишком много сделали для нас, сегодняшних ленинградцев.

* * *

С фотографии, опубликованной 13 сентября 1941 года в «Ленинградской правде», смотрят на меня пять человек. Трое уже пожилые. Двое – совсем мальчишки. Подпись под фотоснимком: «Бойцы подрывного взвода МПВО Московского района, обезвреживающие и разряжающие фугасные авиабомбы М. Ф. Кириллов, П. Ф. Козельский, И. Е. Ермолаев, А. П. Багрянов, А. П. Благословенский. Фото Д. Трахтенберга».

Я гляжу на них с особым волнением: им довелось одними из первых вступить в единоборство с наиболее опасными – неразорвавшимися – боеприпасами. Как специалист, я знаю, что до войны только один человек в нашей стране – и то с трудом, через наркома обороны – добился для себя трудного и опасного права на разрядку неподействовавших снарядов: выдающийся ученый и конструктор боеприпасов, заслуженный деятель науки и техники, дивизионный инженер Владимир Иосифович Рдултовский. Человек, который сорок лет жизни отдал изучению и созданию взрывчатых веществ и взрывателей.

А на фотографии – пятеро… Простых, ничем не выдающихся… Совсем и не похожих на ученых… Впрочем, сейчас я знаю и ученых, занимавшихся в годы войны уничтожением неразорвавшихся бомб, мин и снарядов.

…Первое мое знакомство с бывшим инженер-капитаном Александром Ниссановичем Ханукаевым состоялось задолго до нашей встречи. Мы частично использовали его опыт по обезвреживанию взрывоопасных предметов, изложенный им в небольшой книжечке, изданной в военное время. Потом я узнал, что профессор Ханукаев преподает в Ленинградском горном институте, и поехал к нему на кафедру.

Александр Ниссанович рассказал мне, как в годы блокады в каждом из ленинградских районов для уничтожения неразорвавшихся снарядов и авиабомб были созданы подрывные команды МПВО. Руководили этими опасными работами, как правило, мобилизованные специалисты Ленвзрывпрома: К. Ф. Горшков, А. Ф. Литвинов (ныне он директор Ленвзрывпрома), Н. М. Лопатин (сейчас полковник, частый гость и советчик ленинградских пиротехников)… Среди организаторов и храбрых исполнителей нелегких заданий было много женщин – Анна Ковалева, Мария Медведева, Ядвига Рубанович, Елена Астафьева, не раз отмечавшиеся за мужество и отвагу. На долю самого Александра Ниссановича выпало, пожалуй, наиболее трудное дело.

5 октября 1941 года в городе упала не совсем обычная двухсотпятидесятикилограммовая бомба. Прибывшие специалисты обнаружили на еле заметном «пятачке» ввинченного заподлицо в корпус бомбы взрывателя неизвестное ранее сочетание букв и цифр – ELAZ-17 около двух суток бомба пролежала спокойно. На третьи неожиданно взорвалась. Стало ясно, что это взрыватель замедленного действия. Но какой? Как обращаться, с подобными объектами?

(Лет восемь назад в одном из архивов я обнаружил короткие рапорты работников ленинградской службы МПВО военного времени об упавших в городе бомбах. «Здание Ленэнерго, – скупо сообщалось в одном из них, – ФАБ-250: фугасная авиационная бомба весом в двести пятьдесят килограммов. Пробила три этажа и застряла в потолочном перекрытии. Взрыв через 2 часа 55 минут». «21.11.41 г. 18 час. 40 мин. Невский проспект, 30, угол канала Грибоедова. Четырехэтажное здание. Попадание в цоколь фасада. Взрыв через 15 минут. В образовавшуюся в тротуаре воронку обвалилась часть стены. Имеются повреждения в противоположных домах № 27, 29, 31». Дом № 27 – это знаменитый Казанский собор… «Улица Некрасова, 43. Второе педагогическое училище…». «Улица Воинова, 34—36…». И всюду – ELAZ-17!)

Через несколько дней после падения первой фугаски со взрывателем замедленного действия такая же бомба упала на территории завода резиноно-технических изделий. Группа подрывников из команды района попробовала обезвредить ее, вывернув взрыватель. Попытка закончилась гибелью всего отделения.

Следующей жертвой стал отчаянный пиротехник Илинич. Он хотел добраться до взрывателя с помощью уже не раз испытанного им, но страшного метода – распилить корпус бомбы ножовкой и разобрать «адское устройство» изнутри. Илинич погиб, так и не разгадав тайны.

Трагические неудачи заставили предположить, что под главным взрывателем находится еще один – противосъемный. Бомбу нельзя ни вывезти, ни извлечь из нее трубку… И все таки взрыватель надо было покорить. Требовалось во что бы то ни стало раскрыть секрет гитлеровских конструкторов.

Когда двухсотпятидесятикилограммовое чудище с клеймом ELAZ-17 на дюралевом «пятачке» обрушилось на дом № 105 по Невскому проспекту, с бомбой решили не экспериментировать. Все-таки это Невский. Может быть, полежит-полежит и не взорвется? Жителей выселили, вокруг этого и еще нескольких прилегающих зданий поставили оцепление.

Только один человек ежедневно навещал загадочно притихшего «зверя». Удостоверение специалиста штаба МПВО города позволяло инженер-капитану Ханукаеву беспрепятственно приходить в оцепленный дом. Он склонялся над бомбой и работал. Ровно по пятнадцать минут в день.

– Где-то вы были, Александр Ниссанович? – подозрительно спрашивал его начальник.

Инженер-капитан тут же придумывал какое-нибудь мало-мальски подходящее объяснение.

Но однажды он пришел таким сияющим и взволнованным, что даже привыкшие к бурному характеру своего товарища сотрудники штаба не выдержали и гурьбой ввалились вслед за ним в кабинет начальника…

– Есть, есть семнадцатый!

…Я сижу в скромной квартирке Ханукаевых на Канонерской улице и слушаю рассказ Александра Ниссановича о тех днях. Возбужденный воспоминаниями профессор лезет куда-то под кровать, выдвигает небольшой ящичек, открывает его и подает мне вполне безобидный дюралевый цилиндрик.

– Вот он! Каждый день по одному витку выкручивал заглушку. И, вы знаете, только после того, как вынул эту штуку, убедился – снимать его было нельзя. Этот, на мое счастье,