всякие инструменты, батарейки, лампочки, фарфоровые ролики, кружки. Над всеми этими сокровищами висела небольшая железная вывесочка; череп и две скрещенные молнии были нарисованы там, и надпись печатными буквами гласила: «Не трогать! Опасно для жизни». Мне очень неприятно сообщать об этом, но я должен рассказать, что вывесочку эту Гора Климцов, пренебрегая смертельной опасностью, содрал с электрической водокачки на станции. Дома грозная надпись была повешена для устрашения младшей сестры Лидки, которая любила трогать неприкосновенные предметы юного техника.

Одну половинку расколотой пластинки друзья быстро нашли. На разорванной бумажной наклейке можно было разобрать начало знакомой полустершейся надписи. Но второй половинки нигде не было. Начали искать, и что же оказалось?.. Мать подложила обломок пластинки под горячий утюг на гладильной доске!

— Вижу, валяется, — оправдывалась она.

— Эх ты, мама, мама! — только и мог сказать Горка.

От горячего утюга кусок пластинки очень сильно пострадал, но делать было нечего, и друзья приложили испорченную половинку к той, которая была у них. Что за история? Половинки не сходились. Как ни поворачивал их Гора, на какие хитрости ни пускался Витя, половинки не сходились: края не совпадали.

— Витька, — сказал вдруг Гора страшным голосом, — я тебе сейчас такое скажу, что ты не знаю уж чем меня назовешь. На, стукни меня как следует!

Витька поправил очки и без особой уверенности ударил Горку по спине.

— Витька, — продолжал Гора, — я, верно, ту половинку перепутал и нечаянно отдал Фильке, когда ему битые пластинки отдавал. Можешь плюнуть на меня…

Итти к Фильке в тот же вечер было уже поздно. Друзья отправились утром. Они захватили с собой тщательно завернутые в газету разрозненные половинки пластинки.

Филька Жамков, как всегда, обретался на берегу. Он вечно слонялся там у пристаней. Это был долговязый белесый парень лет семнадцати, в лиловой футболке, с розовым, словно обваренным лицом. Нос у него всегда был красный, воспаленный, глаза блеклые, водянистые, как волдыри, а совсем белые и редкие ресницы казались надерганными из зубной щетки.

— А, физики, химики, изобретатели! — приветствовал он юных техников. — Чем сегодня торгуете, джентльмены?

Говорить правду Фильке Жамкову ни в коем случае нельзя было. Он сразу бы догадался, что пластинка очень нужна ребятам, запросил бы несусветную цену за поиски исчезнувшей половинки.

— Филька, я тебя в прошлый раз надул нечаянно, — начал Гора и незаметно ткнул локтем Витьку. — Я тебе от одной битой пластинки не ту половинку подсунул. Витька, дай сюда. Вот видишь: это «Фигаро здесь, Фигаро там», оказывается.

Филька внимательно поглядел на юных техников, но как будто ни в чем их не заподозрил. Он велел подождать минутку, исчез куда-то и вскоре вернулся и вынул из-за пазухи вторую половину пластинки «Есть на Волге утес». Мальчики приложили половинки одну к другой, края плотно сошлись, трещина была едва заметна.

— Ладно, — сказал тогда Филька, — давайте уж я вам склею ее, починю. Послезавтра приходите — как новенькая будет. Это что за пластинка?

— А так, неинтересная… Старье какое-то. Просто мать ругается, что разбил ее да еще отдал, — соврал Гора.

Через день друзья явились к Фильке за пластинкой, но Филька сказал, что она еще не готова, и велел притти через два дня. Через два дня Фильки не оказалось дома. Ребята жалели уже, что отдали ему чинить такую важную пластинку.

— Надо было нашему радисту Семену Ильичу дать, он бы сделал, — уже ворчал Витька.

— Ну, тогда бы все и узнали про это, что за интерес?..

Наконец удалось словить Фильку у пристани.

— А, физики, химики, джентльмены! — закричал Филька. — А пластиночка вас ждет не дождется. Вот, пожалуйте! Крепче целой. Два века проживет.

У них тряслись руки от нетерпения и никак не ставилась на место игла, когда они запускали полученную пластинку. Но вот она завертелась, иголка пробежала по первым двум кругам диска, из патефона послышался шорох, и вдруг друзья услышали:

«Жил-был у бабушки серенький козлик, вот как, фить как…»

Мальчики слушали обомлев. Уже давно напали на козлика серые волки, уже остались от козлика ножки да рожки, а они все слушали, не веря своим ушам, все еще надеясь, что хоть в конце будет про утес…

Потом Горка снял пластинку и осмотрел ее.

— Витька, — сказал он, — можешь назвать меня дураком. Даже балдой можешь.

— Да, кажется, это не та пластинка, — подтвердил Витька, подставив пластинку к самым очкам.

Когда они оба, разъяренные, примчались к Фильке, тот сделал изумленное лицо, потом долго ахал, моргал своими белесыми ресницами, тер свой красный нос.

— Да не может быть, ребята! Да что вы говорите! Ай-ай-ай, какая неприятность! Бывают в жизни огорченья…

— Давай сюда нашу пластинку, беляна паршивая! — наступал на него Горка.

— Да я с моим удовольствием! Да мне что, жалко, что ли? На кой она мне? — егозил Филька. — Только, понимаешь, какая история… Тут вчера с парохода гражданин один сходил, ну, я ему предлагал старые пластинки. Он у меня кой-чего купил, ну, я ему, видно, нечаянно ту и отдал. Забыл, какая ваша… А ему понравилось. Он послушал, говорит: «Довольно интересный голос». Да и взял я с него пустяки: старая песня про «Утес». Даже не знаю, чего он, дурак, нашел в ней. Сами говорили — старье… Хотите, ребята, я вам за это новую дам — «Лунное танго»?

— Ладно, белуга разварная! — отбегая и сняв очки, с внезапной злобой закричал вдруг тихий Витька. — Только приди к нашей школе — получишь тогда… вот как, фить как!..

Прошло две-три недели. Кружок юных техников давно уже закончил свой аппарат для смотра. Аппарат вышел превосходным — он принимал все европейские станции даже днем, — но Горку и Витьку это не могло утешить. Замечательная затея была разбита вдребезги. Они ходили мрачные и даже не являлись уже больше на репетиции хора, чтобы подразнить певунов. Между тем Граммофон зачастил к школьникам. Он являлся раньше всех на репетиции, и если кто опаздывал на спевку, то сердился и выговаривал опоздавшему. Он приходил мучительно трезвый, и когда его в дни спевок еще утром угощали на берегу, он отказывался:

— И не проси, не могу сегодня: репетиция у меня.

И такие интересные вещи рассказывал он ребятам о песнях, так толково разъяснял он, где надо петь с разливом, где надо выводить на вздох, а где надо не круто, что Клавдия Петровна заново переучила песню про «Утес», так, как советовал Граммофон.

Дней за десять до смотра Гора Климцов утром прибежал к своему приятелю.

— Витька! — закричал он. — Кланяйся мне в ноги! Можешь меня уважать, Витька: я нашел «Утес»!

Оказалось, что