Более 24 миллионов человек не могли выходить из дома. Некоторым людям пришлось изолироваться прямо на рабочих местах. Чтобы удержать людей в квартирах, власти заваривали двери подъездов. По пустым улицам курсировали роботы, которые через громкоговорители требовали от граждан соблюдать карантинный режим. Отказ от теста на коронавирус нередко приводил к тюремному заключению. Отчаявшись, люди кричали из окон. Над жилыми комплексами летали дроны. «Сдерживайте стремление своей души к свободе», — требовали беспилотники. Недовольство горожан выливалось в столкновения с полицией. По некоторым данным, на тот момент, когда писалась эта глава, со всего Китая в Шанхай свезли больше 38 тысяч врачей. Перед ними стояла одна задача: достичь нулевой заболеваемости COVID-19. Была введена тотальная цензура. В соцсетях удалялись посты с историями о людях, умерших от COVID-19 или несвоевременно оказанной медицинской помощи, возражениями врачей, жалобами на нехватку еды и повальный рост цен.

Это только один из вариантов нашего будущего: подавление человека государственной машиной. При этом не стоит сомневаться в грядущем усилении государственного насилия под предлогом безопасности даже в развитых демократиях. Оно будет носить более мягкий вариант по сравнению с тоталитарными и автократическими режимами за счет изощренной манипуляции общественным мнением. Но демократии пришел конец. В качестве живого примера можно привести основателя Wikileaks Джулиана Ассанжа. Сейчас, после экстрадиции в США, это прибежище свободных людей, ему грозит 175 лет тюрьмы только за то, что когда-то он раскрыл миру правду. И не приходится сомневаться, когда вы читаете эти строки, он скорее всего уже находится за решеткой в американской тюрьме строгого режима. Возникает вопрос, какой будет реакция общества на повсеместное подавление свобод? Наиболее инертная его часть будет пытаться подстраиваться под возникающие новые правила игры. Но политические процессы неизбежно радикализируются. Мы станем свидетелями бунтов, массовых беспорядков, возникновения новой волны терроризма в духе немецкой Фракции Красной Армии. Процесс уже запущен.

Еще в 1958-м году Батай в статье «Переполненная планета» заявил: «…нет ничего, что существует в конечном счёте: всё подвешено над бездной, сама основа — это только видимость страховки». В 70-80-е годы постструктуралисты предложили идею «мира-как-текста». Эта концепция впоследствии была дополнена новым поколением философов. Так, у постмодернистов «мир-как-текст» открылся для множества равноправных интерпретаций. В 80-е наука вслед за философией признала, более того, подтвердила экспериментально, что нестабильность — неотъемлемая часть эволюции. Хаос стал рассматриваться как созидательный феномен. В новом тысячелетии мы вплотную подошли к экстремальной нестабильности — гиперхаосу, в котором нет ничего невозможного. Даже немыслимое теперь возможно. Мир стал, по выражению французского философа Квентина Мейясу, контингентным. В нем больше ничто не является необходимым. Эта ситуация еще более сложная, чем ее в свое время представлял Батай. Мы не просто подвешены без страховки. Бездна — единственное, что нас окружает. И не понятно: падаем мы или застыли, уже погибли, и всё видимое — предсмертная вспышка воспоминаний, — или живы.

Гёте принадлежат слова: «Человечество станет умнее и рассудительнее, но не лучше, счастливее и деятельнее. Я предвижу время, когда человечество не будет больше радовать Бога, и он будет вынужден вновь все разрушить для обновления и творения». Казалось бы, действительно, можно сдаться и смиренно ждать очередного всемирного потопа. Однако будем оптимистами — поводов для капитуляции нет.

Следует понимать: не нами выбран мир, в котором нам приходится жить, вместе с тем, нам выбирать, как жить. Реальность подчиняется всем людям, а не только тем немногим представителям деловой и политической элиты, кто сейчас ее создает. Идеи социальной энтропии до сих пор главенствуют в кругах власти по всему миру, несмотря на то, что экстраполяция классической физики на общественные процессы в целях управления ими, является довольно упрощенным подходом. Нужно помнить: мы гипотетически способны знать все начальные условия, в то время как будущее остается принципиально непредсказуемым. Можем только строить догадки и выстраивать предположения относительно того, каким образом текущие действия повлияют на социальные процессы. И то не далее темпорального горизонта. Бросая камень с крыши, мы знаем наверняка, что он упадет, так как существует притяжение, и нам об этом известно. С обществом все гораздо сложнее. Рассматривать его при прогнозировании как равновесную систему, подчиненную законам термодинамики, все равно что предсказывать погоду на следующее десятилетие.

Возможно, из-за упрощенного подхода к социальным процессам, убежденности, что их можно сколько угодно долго контролировать, как давление в паровом котле, ошибочного понимания природных взаимосвязей, да и нашей собственной природы, мы оказались в положении пассажиров «Титаника». Только на нашем корабле спасательные шлюпки вообще не предусмотрены (куда денешься с планеты?), навигационные приборы и средства связи разбиты пьяной взбунтовавшейся командой, а на мостике развязалась кровавая драка за штурвал и власть прокладывать курс. Только какой курс в таком положении ни прокладывай, он все — в безысходность. Такова неприятная особенность нашего мышления: мы слишком поздно начинаем задумываться об отдаленных последствиях запущенной нами же цепи событий. Мало того, что мы всегда ищем внешнюю причину своих бед, так еще мы реагируем только на непосредственные угрозы. Грядущие опасности для нас слишком абстрактны, чтобы ими всерьез кто-то занимался. Словом, мы видим только малую часть огромного пазла. Между тем организация мира все больше усложняется, и пользоваться подобными моделями мышления — все равно, что дать кораблю полный ход среди айсбергов. Мы слишком привязаны к настоящему моменту. В то время как человечество связано событиями истории, а каждое инициированное нами событие в настоящем имеет последствия, которые могут проявиться через годы или десятилетия. Но мы привыкли оставлять проблемы грядущим поколениям. Только вот задачи перед этими поколениями становятся труднее и труднее.

Между тем, у нас есть очевидное преимущество перед Последними людьми — время. Пусть мы не располагаем суммой знаний о миллиардах лет эволюции человеческой цивилизации, то есть той карты, с помощью которой можно обойти явные и скрытые опасности, мы, Первые люди, находимся в одном шаге от мира, в котором мечтаем оказаться. Мира Настоящий людей.

Почему изменения важны? Поясню. Никто из нас не пребывает в объективной реальности. Мы все по-своему переживаем ее. Создаем собственную версию пространства жизни. При таких условиях сложно утверждать существование какой-либо истины. Однако нужно понимать две вещи. Во-первых, реальный мир существует. Он был до нас и будет после нас, и он никуда не исчезает за нашей спиной. Во-вторых, можно остаться на уровне реактивного мышления, то есть быть погружённым в бесконечные срочные, но мелочные по существу дела, а можно проникнуть в сферы более высокого порядка, откуда открывается совсем другой вид на условия и смысл существования.

Проиллюстрируем эту