Мимолетное движение рук оператора, откинуты предохранительные колпачки, и нажаты две кнопки. Дальше свое дело сделает автоматика.

Торпеды отправились к цели. На экране они выглядели светящимися точками, рывками, приближающимися к большой белой кляксе. Но как же медленно…

Холодком в сердце отозвалась страшная догадка: «Не успеть». Вроде бы ничем не обоснованная. Бредовая. Эти недавно взятые на вооружение торпеды были практически необнаружимы. На ракетоносце их засекут только тогда, когда его судьба будет уже решена.

Торпеды преодолели три четверти расстояния, когда подал голос акустик:

— Есть сигнал.

У командира отлегло от сердца. Попали, хоть и не они. Сейчас его напарник по звену сообщит о поражении цели. Прокалывайте дырочки под медаль Конгресса за спасение человечества, джентльмены. Конечно, почти все лавры получит мерзавец Дженкинс, но и ему достанется побрякушка на грудь. И, что важнее, хороший бонус.

А где-то там погружается на дно разорванный корпус морского чудища, в разгерметизированных отсеках которого плавают у потолка сплюснутые декомпрессией трупы русских подводников.

Открывайте шампанское, господа.

— Сигнал расшифрован. Множественные пуски, — скороговоркой выдал акустик, лицо его серело на глазах. — Судя по шумовому профилю, межконтинентальные баллистические ракеты…

Чтоб опорожнить пусковые установки, «Акуле-3» не требовалось всплытие. Она могла вести огонь с глубины до пятидесяти метров.

В командном отсеке повисла гробовая тишина. Можно было слышать слабое гудение аппаратуры и комариное попискивание сонара, которого Эйб раньше не замечал.

Хуже всего было чувство бессилия. Ракеты уходили в небо одна за другой, а они могли только считать их и молиться. И утешать себя надеждой, что есть еще система HAARP, есть лазерные спутники на низких орбитах и противоракеты. Но капитан вышел из того возраста, когда верят в Санта-Клауса и добрых фей. Перед глазами у него уже бурлили реки огня и высились завалы из обугленных трупов.

Прошло две минуты — экипажу показалось, что двадцать, — и пунктир торпеды, наконец, совместился с белой кляксой «убийцы городов». Обе исчезли, моргнув и погаснув без всяких спецэффектов. Программное обеспечение компьютера таковые не предусматривало.

Гидроакустик нарочито бодрым голосом доложил о поражении цели. Губы у него больше не тряслись, но глаз слегка дергался. Он тоже был не мальчик и все понимал. Они опоздали. Мавр сделал свое дело.

Ничего уже не имело значения.

Сильверберг открыл рот, чтобы выдавить из себя ненужные и запоздалые слова, когда пол и стены отсека вздрогнули.

— Что за черт?

— Глубинные бомбы, сэр. Атомные. Шестьдесят — восемьдесят килотонн, — не отрывая взгляда от показаний ГАС, сообщил Родригес. У него были дикие глаза, как у наркомана. — Гипоцентр… прямо по курсу, девять с четвертью морских миль.

— Русские? — вырвалось у капитана.

Хотя сам, не договорив, понял, что это чушь. Откуда у «иванов» тут взяться авиакрылу? Весь их ржавый хлам сейчас жгут прямо на аэродромах. А даже если что-то и уцелело… на этой планете небо принадлежит только одной стране.

Вибрация между тем усилилась. Остро отточенный карандаш упал со стола и покатился по металлическому полу. Он ждал чего угодно: что в отсеке погаснет свет, вслед за ним включится тусклое аварийное освещение, а бесстрастные мониторы сообщат о разгерметизации в одном из отсеков или неполадках с реактором. Представлял, как треснет потолочная панель и прямо на них упадет оголенный провод, разбрасывая искры. Или как через небольшую пробоину хлынет вода, расширяя отверстие собственным напором. Он был готов принять эту участь безропотно. Но ничего подобного не случилось.

Экипажи противолодочных самолетов Р-8А «Посейдон» не знали, что опоздали, и не жалели глубинных водородных бомб на обработку цели, вернее, квадрата, где та находилась. Взрываясь на глубине до ста метров, на таком расстоянии они не могли причинить серьезного вреда корпусу американской лодки, но намертво заглушили сонар. На несколько минут та оказалась глуха и слепа.

Сильверберг недоумевал. Нет, мягко сказано — он ни хрена не понимал в том, что творилось. Это противоречило всем правилам и инструкциям. Применять боеприпасы такой мощности так близко от дружественной подлодки… такого в практике флота не бывало. Хотя какая теперь была разница?

Капитан поднялся с кресла, рассеянным движением напялил фуражку… кокардой назад, словно гарлемский рэпер свою дебильную бейсболку. Под удивленными взглядами старших офицеров спохватился, поправил. Обвел невидящими глазами четырех человек, которых знал не один год. Пятое автономное плавание в таком составе.

— Ковальски, принимайте командование. Курс прежний, глубина та же. Родригес, продолжайте наблюдение. Мэтьюсон, проведите контрольный замер радиоактивности у поверхности, следите за уровнем на борту. Проверить системы жизнеобеспечения. И вот еще что… Остальным пока не объявляйте. Позже…

Не дав никому сказать ни слова, он покинул командный пост. Нарушив присягу, послав к чертям морским долг перед страной, которой больше не было, и командой, которую ждало страшное и неопределенное будущее.

— Я буду у себя, — бросил Эбрахам. Удаляясь по узкому коридору, он шатался как зомби. И сам коридор казался ему бесконечным, и пол плыл под ногами, как эскалатор. Переборки, в противовес осточертевшей гамме выкрашенные в пастельные тона, расплывались перед глазами.

В маленькой, но уютной каюте он открыл ящик встроенного шкафчика. Достал табельную «беретту» 9 мм. Надо решать. Выстрел в висок — и все. В загробный мир он не верил, хотя родители когда-то прочили его в раввины. А теперь бог его предков, суровый Саваоф, вот-вот снесет их домик ударом цунами, как в сказке мистера Баума про Элли.

У него совсем немного времени до того, как парни попытаются удержать его. Через две минуты они опомнятся и — да — вломятся к нему: Джон Ковальски хоть и тугодум, но не дурак. А люк они открыть смогут.

Он взвесил пистолет с рифленой рукояткой на ладони и вместе с ним взвесил все «за» и «против». Вряд ли его отдадут под трибунал. Он выполнял распоряжения безукоризненно. Разве его вина, что эти идиоты с «Огайо» потерялись вместе со своими роботами? Должно быть, каким-то образом выдали себя врагу, провалив всю операцию. И будет ли теперь у государства время на трибуналы, это еще вопрос.

Нет, он не станет себя убивать.

Да, его страна сыграла с русскими в их национальную игру. Рулетку со смертельным исходом. И проиграла. Но жизнь продолжается. Наверняка уже нет ни правительства, ни конгресса, ни сената. Президент… если даже жив, скоро и ему придет конец. Ибо кому есть дело до болтуна, половина избирателей которого мертва, а вторая половина умирает в муках, проклиная его? Он и раньше-то немного значил. Дрессированный шимпанзе, а не лидер нации.