Однако сегодня утром он крепко опаздывал, а свободных такси, готовых принять срочный заказ, как назло, не оказалось. Потому, недолго думая, Георгий прыгнул за руль «лады» и бодро помчал в универ, надеясь не опоздать и буквально на ходу повторяя речь защиты.

Он разогнался до рекордных семидесяти километров в час! Шестьдесят допускается, еще двадцать не наказывается, и все вроде бы было в норме… Но сейчас, отвлекшись от дороги лишь на пару секунд, чтобы посмотреть на часы, Георгий вдруг увидел, как всего в пятнадцати метрах впереди на проезжую часть из-за белого микроавтобуса, припаркованного у самой обочины, выскочили сразу две школьницы класса на вид четвертого или пятого, в униформе, с вместительными рюкзаками! А может, и того младше…

Они совсем не смотрели по сторонам, когда резко побежали. Может, по глупости, может, обработанные выродками из «групп смерти», подталкивающими детей к самоубийству (живьем бы сжигать этих нелюдей!)… Лишь на проезжей части одна из них повернула голову и посмотрела, как показалось, прямо в глаза Георгию. При этом в ее зеленых глазках совсем не было страха – лишь бесконечно много удивления… Будто школьница и не ожидала увидеть на дороге летящую на нее со скоростью семьдесят километров в час машину!

Студент же на бесконечно долгое мгновение оцепенел, а после резко вывернул руль влево, одновременно втопив педаль тормоза до упора в пол. Последним, что он успел увидеть и запомнить, были крупные буквы Volvo, нанесенные на внешнюю часть кабины приближающегося грузовика…

– Доктор, что с ним?! Что с Жорой?!

Мама Георгия, чье лицо и глаза распухли от долгого, практически беспрерывного плача, сама не заметила, как крепко вцепилась в рукав халата врача. Отец же стоял позади. Его глаза были сухими, но сам он буквально почернел и весь как-то сжался. Он будто все еще боялся поверить в происходящее и держался лишь на ложной, абстрактной вере, что все будет хорошо, одновременно придавленный жестокой реальностью…

Впрочем, хирургу, вышедшему на встречу с родителями тяжелого пациента, не раз приходилось сообщать плохие новости отчаянно надеющимся на чудо близким безнадежных, так что к их мольбам и даже истерикам он давно привык и научился абстрагироваться. Потому сейчас просто сообщил не самые радостные факты, сохранив при этом лишь легкий налет участия в интонациях:

– У вашего сына перелом ребер, причем два из них пробили легкое, компрессионный перелом позвоночника и закрытая травма черепа со сдавливанием головного мозга. Мы сделали операцию, в настоящий момент жизни пациента прямых угроз нет… Но он сейчас в коме третьей степени, так называемой атонической. Было кровоизлияние в мозг, так что… Никаких утешительных прогнозов я, увы, вам дать не могу.

Мама Георгия закрыла рукой рот, отпустив рукав и издав при этом какой-то малопонятный писк, глаза ее тут же налились слезами. Вместо нее заговорил отец, усталым, надтреснутым голосом человека, ни на что не надеющегося, а просто говорящего то, что он обязан сказать:

– Доктор, ведь можно же что-то сделать? Как-то помочь Жоре? Поверьте, мы не постоим за ценой, если действительно можно хоть что-то, хоть как-то…

– Надо было машину ему новую купить! Хорошую, не битую, с работающими подушками безопасности!!! Вот когда деньги нужно было тратить!!!

И хирург, и говоривший с ним отец постарались не обращать внимания на маму, уже сорвавшуюся на истерику и готовую обвинять буквально всех и вся. Впрочем, последнее ее обвинение было вполне справедливым…

К удивлению и бескрайней радости родителей, тут же обретших надежду и вцепившихся в нее, словно в спасательный круг, доктор утвердительно кивнул:

– Сейчас проводится экспериментальное тестирование нового медицинского оборудования, способного, по замыслу создателей, помочь пациентам в коме. Оно стимулирует нормальную активность головного мозга, ускоряя выздоровление, и одновременно считывает его показатели, что помогает нам эффективнее мониторить состояние больного. Мне известно, что было уже несколько удачных случаев выхода из комы после применения этого оборудования. И также одна смерть – впрочем, эта смерть была прогнозируема, и фактор влияния тестируемого оборудования расчетно невелик… Однако я должен предупредить вас обо всех возможных рисках, в том числе и о летальном исходе. Для использования оборудования необходимо письменное согласие и подписание договора с близкими родственниками пострадавшего.

Мама Георгия замерла, впав в ступор после слова «смерть» и не в силах трезво оценить ситуацию. Поэтому вновь заговорил отец:

– Скажите, доктор, как бы вы поступили на нашем месте?

Хирург позволил себе легкую улыбку, разведя при этом руками:

– Послушайте, случай тяжелый, но люди выходили из комы и сами, и по-прежнему выходят… Никто не может дать вам стопроцентных гарантий.

Отца подобный отстраненный ответ ожидаемо не устроил, и он повторил вопрос:

– Доктор, никто не собирается вас засудить за ваши слова или ссылаться на них после, будем считать, что вы уже озвучили все риски. А теперь ответьте, пожалуйста, искренне: как бы вы поступили на нашем месте?

Хирург молчал долгих пять секунд, после чего панцирь его отстраненности раскололся, и ответил он действительно искренне:

– В этой ситуации я бы рискнул и дал близкому человеку еще один дополнительный шанс.

Выслушав его, папа Георгия утвердительно кивнул:

– В таком случае мы подпишем документы.

…Они стояли у окна больничной палаты, наблюдая за тем, как врачи тянут к перебинтованной голове их сына какие-то провода, нацепив на нее сверху шапку из присосок наподобие той, что используется при ЭКГ. Рядом стоял навороченный компьютер – основное тело нового оборудования, способного, по словам хирурга, помочь Жоре выйти из комы…

Закончив приготовления, один из докторов нажал что-то на аппаратуре, и экран компьютера замерцал, после чего отобразил ряды цифр и какие-то диаграммы… Родители ожидали чего-то более эффектного при запуске, но реальность оказалась куда более прозаичной. И видимо, именно поэтому мама неожиданно спросила вслух, при этом ни к кому не обращаясь:

– Интересно все-таки, а где он сейчас? Что видит?! Это как сон – или…

Пришел я в себя резко, без перехода. Вот только что на меня несся грузовик Volvo, и я закрыл глаза от ужаса, предчувствуя тяжелейший удар и уже не в силах сделать хоть что-то… И вот я снова открыл их. А над головой – переплетение древесных крон, усеянных красными, желтыми и иногда все еще зелеными листьями. Некоторые ветви успели уже и вовсе оголиться… Они плотно примыкают друг к другу, будто образуя настоящие своды; но вот подул ветер – и верхушки кленов и берез явственно закачались, а вниз стали осыпаться потревоженные листья, по спирали закручиваясь в воздухе, подсвеченные лучами пробивающегося под сень деревьев солнца…

Я сделал глубокий вдох – и зажмурил от удовольствия глаза. В городе столь чистого, сладкого воздуха, насыщенного ароматом только-только опавшей, подопревшей листвы, встретить невозможно. Разве что уж совсем на окраинах или на лыжной базе, где растет целая роща вековых дубов. А потом на мое лицо легонько спланировал сорвавшийся с ветви березовый листок, он будто бы ласково погладил меня, невесомо скользнув по щеке.