Вымыв за собой посуду, она прошла в спальню и раскрыла рюкзак.

Темно-серая водолазка и черные брюки. Сверху кожаная куртка светло-шоколадного оттенка. Длинные волосы она скрутила в пучок и заколола заколкой. Краситься не стала, только припудрилась и нанесла блеск для губ.

«Все будет хорошо», — сказала она своему отражению.

И в довершение облика — темные очки, скрывающие ее от мира.

Константина Петровича она увидела прогуливающимся на дорожке и одетым в спортивную куртку и темно-синие джинсы.

Она помахала ему рукой. А подойдя ближе — чмокнула в щеку.

— Привет! Привет! — сказал он, окинув ее быстрым взглядом. — Похудела. На два-три килограмма. Когда я был у вас в гостях пять лет назад, ты была полнее.

— От вас ничего не скроется, — рассмеялась она и сняла темные очки.

— Стараюсь не терять проницательности, особенно по отношению к молодым девушкам, — улыбнулся он. — Рад, что ты здесь.

— Взаимно.

— Погода стоит невероятная. Сто лет не было такой осени, — воскликнул он. — Я, как старый пес, наслаждаюсь каждым мгновением.

— Почему пес?

— Потому что обострены все чувства.

Она задержала дыхание, а потом резко выдохнула.

— Неудача на любовном фронте? Поверь, он не стоит твоих слез.

— Какая хорошая и стандартная фраза для психолога, — съязвила она. — Для тех, кто берет по триста долларов за сеанс.

— У нас намного дешевле и проще. И желающие впарить женщинам всякую туфту всегда найдутся. Но о чем это мы говорим?

— И правда, — мгновенно откликнулась она.

Они молча пошли по дорожке, усыпанной желтыми шуршащими, как золотистая фольга, листьями. Впереди шли две девчонки с кокер-спаниелем.

— Чарльз! — позвала его одна из них.

— Всех спаниелей обычно зовут «Чарльзами», — сказал мужчина. — Но я назвал Гарри.

— Хоть в этом есть постоянство.

Они словно кружили вокруг, отделываясь краткими, ничего не значащими фразами, словно боялись приступить к главному. Или просто оттягивали время и копили силы для серьезного разговора.

Ветра не было. Погода стояла ясная, солнце светило мягко, скользило по деревьям, едва касаясь, словно отдавало приветственный поцелуй в щеку.

— Начинай! — попросил он.

Катя остановилась.

— Ты думаешь, это так легко? — И тут же осеклась. — Простите.

Он похлопал ее по руке.

— Ничего-ничего, так мне нравится больше. Говори мне «ты». Твое «вы» делает меня глубоким стариком.

Она молчала.

— Ладно, дорогая трусиха, тогда начну я, если что-то не так, ты меня поправишь. Договорились?

Она кивнула, опустив глаза, девушка боялась слез, которые могли появиться в любой момент.

Два небольших пруда были разделены песчаной дорожкой, вдоль берегов стояли скамейки; сидевшие на них люди наслаждались последними лучами осеннего солнца.

— Думаю, что нам следует уединиться, — предложил он.

— Как скажете, — откликнулась Катя, сейчас она снова надела темные очки, ей нравилось выстраивать между собой и людьми непроницаемую стену. Темные очки — это была безопасность, укрытие и покой.

Дорожка закончилась тротуаром, за ним мелькнула серебристой прорезью вода, и еще один пруд вскоре вырос перед ними — уже начинающий высыхать, утки рассекали воду, как ласточки воздух перед грозой. Вблизи вода была синей со стальным оттенком, словно лед, а сильные кряжистые деревья клонились к воде, казалось, еще немного, и они сольются с ней.

— Красиво-то как! — вполголоса сказал он. — С годами природа радует больше всего… В ней есть нечто величественное в отличие от людей, которые мельтешат и стряпают свои делишки, не думая ни о ком и ни о чем. Кроме самих себя. Да и о себе-то порой не думают.

Она откликнулась не сразу, завороженно смотря на воду, уток и ржавую позолоту, рассыпанную вокруг.

Девушка снова сняла очки и потерла виски.

— Была бы тут лавочка.

— Зато сзади нас есть пенек, вполне пригодный для двоих.

Они сели боком друг к другу, и у Кати возникло искушение прижаться к этому мужчине, ощутить его силу и поддержку. Он был другом ее отца…

— Тебе нелегко начать, и поэтому я возьму это на себя.

Теперь она смотрела не на воду, а прямо себе под ноги.

— Тебя смущает все.

Она кивнула и смотрела на него прямо, не отводя глаз.

— Смущает смерть отца, в которой больше вопросов, чем ответов.

Она кивнула и поспешно нацепила очки, чтобы спрятать выступившие слезы.

— Да… — ее голос звучал странно и отрешенно. — Почему он выпал из окна?

Возникла пауза.

— Почему ты молчишь, дорогая? — С тревогой спросил он, дотрагиваясь до ее плеча.

— Я думаю, как лучше приступить к этой разгадке.

— Но стоит ли… Может быть, лучше никого не тревожить?

Она посмотрела на него, и в глазах полыхнуло яростное пламя.

— Н-нет, — и Катя тряхнула головой. — Нет! Я не могу это оставить, если бы даже и хотела. Он мне снится, — добавила она уже тише. — С некоторых пор снится почти каждую ночь, он не находит себе покоя там… — подняла она глаза вверх. — И просит меня разобраться во всем этом, иначе он так и будет между небом и землей.

— Он давно уже нашел покой.

— Отец не приходил бы ко мне просто так. Я записывала эти сны в дневник. Хочешь прочитаю?

И, не дожидаясь ответа, провела пальцем по экрану дисплея.

— А где дневник? — не понял мужчина.

— Он здесь в электронном виде. Я перенесла страницы сюда, чтобы он был под рукой в любое время.

Про себя ее собеседник усмехнулся.

Как изменились времена. При слове «дневник» в воображении обычно возникала распухшая тетрадь, исписанная неровным от волнения почерком, а сейчас вместо тетради — электронный вариант.