"Доктор Росс рассказал мне о природе вашей болезни", но мне показалось, что она страдала от какого-то нервного расстройства.

– Нет смысла затягивать наше знакомство, миссис Мейтленд, – начал Кеннеди. – Мы приехали, потому что власти еще не полностью убеждены в том, что мистер Мейтленд совершил самоубийство.

Было очевидно, что она, по крайней мере, видела записку.

– Не самоубийство? – повторила она, переводя взгляд с одного из нас на другого.

– Мистер Мастерсон на проводе, мэм, – прошептала горничная. – Вы хотите поговорить с ним? Он просил передать, что не хотел бы вмешиваться, но он чувствует, что если там…

– Да, я поговорю с ним – в своей комнате, – перебила она.

Я подумал, что в ее словах был лишь след хорошо скрытого замешательства, когда она извинилась.

Мы поднялись. Кеннеди не сразу занял свое место. Не говоря ни слова и не глядя, он завершил свою работу за пишущей машинкой, взяв со стола несколько чистых листов бумаги.

Несколько мгновений спустя миссис Мейтленд вернулась более спокойной.

– В своей записке, – продолжил Кеннеди, – он говорил о докторе Россе и…

– О, – воскликнула она, – разве вы не можете поговорить об этом с доктором Россом? На самом деле я… мне не следовало бы… подвергаться такому допросу… не сейчас, так скоро после того, что мне пришлось пережить.

Казалось, ее нервы снова были напряжены. Кеннеди поднялся, чтобы уйти.

– Приходите позже, – взмолилась она. – Но теперь, вы должны понять, это уже слишком. Я не могу говорить… я не могу.

– У мистера Мейтленда не было врагов, о которых вы знаете? – спросил Кеннеди, решив, по крайней мере, узнать что-нибудь сейчас.

– Нет, нет. Ни один из них не сделал бы этого.

– У вас не было ссоры? – добавил он.

– Нет, мы никогда не ссорились. О, Прайс, зачем ты это сделал? Как ты мог?

Ее чувства, по-видимому, быстро брали верх над ней. Кеннеди поклонился, и мы молча удалились. Он понял одну вещь. Она верила или хотела, чтобы другие поверили в эту записку.

Через несколько минут у телефона-автомата Кеннеди перебирал имена в телефонной книге.

– Дай-ка подумать… вот Арнольд Мастерсон, – бормотал он. Затем, перевернув страницы, он продолжил, – теперь мы должны найти этого доктора Росса. Вот – доктор Шелдон Росс – специалист по нервным заболеваниям – должно быть, тот самый. Он живет всего в нескольких кварталах от центра города.

Красивый, хорошо сложенный, высокий, полный достоинства, на самом деле выдающийся, доктор Росс оказался человеком, само лицо и манеры которого были притягательными, как и должно быть у того, кто выбрал свою профессию.

– Я полагаю, вы слышали о странной смерти Прайса Мейтленда? – начал Кеннеди, когда мы сидели в кабинете врача.

– Да, около часа назад. – Было очевидно, что он изучает нас.

– Миссис Мейтленд, я полагаю, ваша пациентка?

– Да, миссис Мейтленд – одна из моих пациенток, – признался он вопросительно. Затем, как будто считая, что поведение Кеннеди нельзя было смягчить ничем, кроме демонстрации уверенности, он добавил, – она пришла ко мне несколько месяцев назад. С тех пор я лечил ее от нервных расстройств, но без заметного улучшения.

– А мистер Мейтленд, – спросил Кеннеди, – он тоже был пациентом?

– Мистер Мейтленд, – признался доктор с некоторой сдержанностью, – заходил ко мне сегодня утром, но нет, он не был пациентом.

– Вы заметили что-нибудь необычное?

– Он казался очень обеспокоенным, – осторожно ответил доктор Росс.

Кеннеди достал из кармана предсмертную записку и протянул ему.

– Я полагаю, вы слышали об этом? – спросил Крейг.

Доктор торопливо прочитал листок, затем поднял глаза, словно оценивая по манере Кеннеди, как много он знает.

– Насколько я мог понять, – медленно произнес он, его внешняя сдержанность исчезла, – у Мейтленда, казалось, что-то было на уме. Он пришел, чтобы узнать об истинной причине нервозности своей жены. Прежде чем у меня состоялся с ним долгий разговор, я понял, что у него был навязчивый страх, что она больше не любит его, если вообще когда-либо любила. Мне показалось, что он даже усомнился в ее верности.

Я удивился, почему доктор сейчас говорит так свободно, в отличие от своей прежней скрытности.

– Вы думаете, он был прав? – быстро выпалил Кеннеди, пристально глядя на доктора Росса.

– Нет, решительно нет, он был не прав, – ответил доктор, не дрогнув, встретив пристальный взгляд Крейга. – Миссис Мейтленд, – продолжал он медленнее, словно тщательно взвешивая каждое слово, – принадлежит к большому и растущему классу женщин, у которых, откровенно говоря, половое влечение, кажется, подавлено. Она очень красивая и интересная женщина. Вы ее видели? Да? Вы, должно быть, заметили, однако, что она действительно холодная, сдержанная, интеллектуальная.

Доктор был так резок и уверен в своем первом заявлении и так осторожен в формулировке второго, что я, по крайней мере, пришел к выводу, что Мейтленд, возможно, был прав, в конце концов. Я предположил, что Кеннеди тоже подозревал доктора.

– Вы когда-нибудь слышали о яде кобры или использовали его в своей медицинской работе? – небрежно спросил он.

Доктор Росс удивленно повернулся в кресле.

– Почему бы и нет, – быстро ответил он. – Вы знаете, что это тест на заболевания крови, один из самых последних обнаруженных и используемых параллельно со старыми тестами. Он известен как тест на яд кобры Вейля.

– Вы часто им пользуетесь?

– Н—нет, – ответил он. – Моя практика обычно не лежит в этом направлении. Правда, я пользовался им не так давно, один раз. У меня на попечении пациент, хорошо известный клубный человек. Он пришел ко мне изначально…

– Арнольд Мастерсон? – спросил Крейг.

– Да… Откуда вы знаете его имя?

– Догадался, – лаконично ответил Крейг, как будто знал гораздо больше, чем хотел сказать. – Он был другом миссис Мейтленд, не так ли?

– Я бы сказал, что нет, – без колебаний ответил доктор Росс. Он был вполне готов говорить без всяких уговоров. – Обычно, – доверительно объяснил он, – профессиональная этика запечатывает мои уста, но в данном случае, поскольку вы, похоже, так много знаете, я могу рассказать больше.

Я едва знал, принимать это за чистую монету или нет. Тем не менее, он продолжал:

– Миссис Мейтленд, как я уже намекал, является тем, что мы, специалисты, назвали бы сознательно фригидной, но бессознательно страстной женщиной. Как интеллектуальная женщина, она подавляет природу. Но мы верим, что природа утверждает и будет утверждать себя. Часто вы обнаружите, что интеллектуальную женщину необоснованно влечет к чисто физическому мужчине – я имею в виду, говоря в целом, а не в конкретных случаях. Я полагаю, вы читали Эллен Ки? Что ж, она хорошо выражает это в некоторых вещах, которые она написала о родстве. А теперь не поймите меня неправильно, – предупредил