– Это очень волосатое яблоко.

– Таких не бывает. Или бывает?

– Одно такое есть. Нет, я пошутил. Взгляни ещё разок.

И под макушкой изящно взлохмаченных волос Джонатан набросал профиль Сержа, каким он его увидел вблизи, карандашной линией столь плавной и нежной, что даже растерялся от той красоты, которую произвела его рука по собственной воле. Это мастерство не служило общественной цели, но из-за тайной любви к детским лицам, он упорно оттачивал его годами. Он бы никогда и никому не показал эти портреты: его публичная деятельность, снискавшая ему репутацию, была серьёзной и лежала в иной плоскости. Мальчик пожаловался, что у него нет уха, затем, когда оно было на месте, Серж сказал:

– Теперь я тебя нарисую.

Он схватил полдюжины цветных фломастеров и красным, синим, жёлтым и розовым нарисовал человечка с зелёным цветком в руке, с сияющими, как звёзды, ресницами, с улыбкой от уха до уха, и очень длинными ногами, потому что он был взрослый.

– Это я? – мягко сказал Джонатан. – Красивый.

– Конечно, ты, видишь, ноги большие. А это твой свитер.

Джонатана удивил цвет: ярко-синий с красной полосой на груди. Прошёл год с тех пор, как он в последний раз его надевал.

– Но это же старый, который я носил в Париже. Знаешь, он всё ещё здесь. Я надену его снова.

– Не надо, – тихо сказал Серж. И замазал коричневым свою безлапую кошку.

На ужин Джонатан решил зажарить двух голубей, но для начала их нужно было ощипать. Сержу понравилось это делать – птицы взволновали его. Когда он рассовывал их перья себе по карманам, вернулись резкие жесты прежних времён.

– Смотри, как бы твои штаны не улетели, – сказал Джонатан.

– А мне пофиг, – ответил он, засовывая руки поглубже.

– Холодает. Давай приготовим их в камине, разожжём огонь, а?

Камин был в другой комнате, Серж согласился на огонь. А ещё он захотел чипсов. В огне он спалил пригоршню перьев, скривившись от жуткой вони. Он выпрямился весь красный и возбуждённый.

– Ты просыпаешься, – сказал Джонатан, – сегодня днём с мамой ты был как неживой.

– Неправда, – яростно выпалил Серж. Его лицо было неподвижным. Он начал дуться, раздражённо уставившись на пламя.

– И я не голоден, – добавил он через мгновение, пристально посмотрев на Джонатана.

– Неважно, их можно есть холодными… Мне страшно, когда ты злишься, – пробормотал Джонатан, склонившись над огнём. Его голос дрожал, он был готов заплакать.

– Не пугай меня, Серж, – продолжал он, – я не справлюсь, у меня сил нет, я, в самом деле, не могу, я пойду спать. Зачем ты так?

Ребёнок с удивлением посмотрел на него.

– Мы поедим, – испуганно сказал мальчик. – А? Давай поедим? Не уходи.

– Этот вертел слишком низко, они сгорят. Видишь, как жир туда капает, собирай его ложкой и поливай их сверху.

– Хорошо.

– А я пойду, сделаю чипсы.

Джонатан принёс картофель и кухонное полотенце, совсем новое и накрахмаленное. Присел на пол у камина, прижался плечом к руке Сержа. Стоя на коленях, тот смотрел на сок, капающий с птиц, его лицо светилось жаром.

– Завтра я пойду в сад, – сказал он.

– Да, будет здорово. Я видел жаб и кузнечиков, и сюда приходят две кошки.

– Как их зовут?

– Да никак, они дикие.

– А где же они тогда спят?

– Где захотят, если только люди их не прогонят.

– А ты их не прогонишь?

– Нет, мне они не мешают. Они таскают сюда еду, которую крадут у старухи. Тут рядом живёт одна бабка, у неё есть собака, куры и кролики. И овощи тоже. Она со мной не разговаривает.

– Почему?

– Не знаю. Она совсем одна и не любит разговаривать. Она сказала мне, чтобы я потравил крыс.

– Крыс? Больших крыс?

– Примерно таких, – Джонатан указал на голубей.

– Мы будем есть крыс! – крикнул Серж. И он, наконец, рассмеялся – вульгарным, адским и хриплым смехом, который был его секретным голосом.

Джонатан поставил кухонный стол поближе к огню. Ночи были ещё холодными. Он осторожно накрыл стол ярко-красной скатертью. Мальчик был опьянён запахом мяса и горелого жира.

За столом, впечатлённый его бесхитростным убранством, Серж сказал: – А помнишь, я раньше всё бил и ломал? Теперь я ничего не ломаю.

– О, это хорошо, – отвечал Джонатан, – а ты вино пьёшь?

– Нет, не пью. Ну ладно, дай немножко. Дай! Ну дай мне!

– Столько хватит? Ты, правда, больше ничего не разобьёшь? И можешь мне показать? – спросил Джонатан.

– Это нельзя показать, – сказал Серж, громко хохоча, – я буду пить вино! пить вино!

– Ты можешь показать мне.

– Не могу.

– Можешь.

– Это невозможно!... Давай, сам покажи.

– Это просто. Вот две тарелки. Одну я бросаю. Другую не трогаю.

Тарелка разбилась о кафель. Серж изумлённо вскрикнул. Джонатан пошёл за щёткой и совком. – Вторую тарелку я ведь не разбил, правильно? Значит, я показал, что не разбил её.

– Д-да, – сказал Серж, – но одну же ты разбил.

– Это не то же самое, есть же ещё.

– Ой! Ой! Тогда можно и мне? Можно попробовать? – соблазнительно отозвался Серж.

– Ладно, будем есть руками, так даже вкуснее.

– Ну, тогда вот тебе! – и Серж швырнул свою тарелку в другой конец комнаты. Джонатан подпрыгнул. Кусочки тарелки застучали по мебели, но всё перекрыл радостный охотничий возглас, которым ребёнок сопровождал их полёт.

– Жаль, она была пустая, – сказал Джонатан, протягивая метлу мальчишке, который уже вскочил на ноги.

– Ммм… вот если бы там были чипсы! – воскликнул Серж.

– Суп.

– Спагетти!

– Горошек.

– Да, да! Горошек.

Серж сидел на корточках у буфета, роясь под ним совком:

– Суп! Уже был. Стой... погоди... – он расхохотался, – кое-что вонючее.

– Вонючее? Ты бы стал это есть?

– Ну, тогда не знаю.

Серж больше ничего не сказал. Как послушный мальчик, он пошёл и выбросил осколки в мусорное ведро. Затем, перепачкавшись жиром и красным вином, они чудно поужинали вдвоём у пламени первобытного огня.

Утром Джонатан слушал, как соседка скребёт мотыгой землю за забором, разделявшим их огороды. Скорее всего, она