Старая нянька Василия жила в аккуратном зимнем флигельке в глубине большого сада. Сени пряно пахли травами, которые пучками свисали вдоль стен. Уютная комната, перегороженная широкой печкою словно на две — столовую и спаленку. Кружевные вышивки, горшочки с цветами, коврики на полу… От старушки, живущей здесь в покое и довольствии благодеяниями своих хозяев, следователь услышал все больше о том, какие славные и добрые люди ее баре, да о детстве Васеньки. Казалось бы, ничего полезного нет в этих воспоминаниях. Но у Петрусенко уже появилось предчувствие, что — ох, не простое дело досталось ему, и корни, возможно, уходят далеко в прошлое. Он мог, конечно, ошибаться, но все же внимательно слушал рассказ о том, как поженились Артемий Петрович и Мария Степановна, как долго жили, не имея детей, как уезжал барин надолго по разным делам — богатство-то трудами дается, — а барыня тосковала, крестьянских ребятишек собирала, учила их грамоте, даже музыке. А потом родился сынок долгожданный. Он родился не здесь в Захарьевке, а в Вологодской губернии, откуда родом была барыня, и где жила ее мать. Вернулась, когда Васеньке исполнилось полгодика, нашли ему кормилицу, а ее, Степаниду, взяли в няньки. Она была из семьи дворовых людей 3ахарьевых, и хотя уже лет десять как крестьян отпустили на волю, продолжала служить при барском доме. Но когда сделалась нянькой барчука, жизнь ее изменилась — стала Степанида словно бы членом семьи. В своем мальчике души не чаяла, и Вася был к ней добрый, ласковый, как и его родители. Шалун, конечно, но так на то и дите! Вот только беда — разлучали их часто. Пока маленький — все больше на глазах, а как подрос — то учится в городе, то к бабушке в Вологду поедет. Степаниду с ним туда не отправляли, не нужна, видать, там была. Вестимо, родная бабушка за ним небось лучше няньки ходила. Судя по всему, очень любила внучка. И то: ведь родился у неё на руках.

Долго ещё рассказывала старушка, угощая Викентия молоком с мёдом, про маленького барина, ласковую хозяйку-покойницу, строгого, но доброго барина. Петрусенко терпеливо слушал всё, надеясь, что что-то из сказанного пригодится в нужный момент.

Навестил он также и конюшню. Могучего вида молодой ещё мужик с кудлатой бородой вывел к нему жеребца, на котором в тот роковой день уехал из дому хозяин. Воронок — чёрный, с белой полосой на морде и белыми «носочками» на передних ногах, был хорош. Похлопав коня по крупу, Петрусенко спросил, не был ли Воронок запотевшим, усталым, когда вернулся один домой.

— Не, барин, — блеснул зубами конюх, оглаживая коня, — спокойно пришёл, тихо. Думаю, недолго шёл, есть ещё не хотел, пожевал немного, без охоты.

Утром следующего дня, после легкого завтрака, Викентий Павлович выехал верхом по той дороге, по которой ровно неделю назад уехал в неизвестность Василий Захарьев и по которой два часа спустя вернулся его конь. Конюх, предупрежденный Петрусенко накануне, подготовил ему Воронка, поддержал стремя и подсказал, что жеребец резвый, но узды слушается мгновенно, а вот шпор не переносит.

Викентий был неплохой наездник и сразу понял, что конь под ним отменный. Солнечное теплое утро, дорога, а, вернее, широкая тропа, идущая вдоль зеленеющего поля по кромке леска, запахи трав, черемухи… Так бы ехать, ни о чем не думая, наслаждаясь…

Судя по рассказам жены, слуг, в день исчезновения Захарьев был в хорошем настроении, поездка считалась необязательной, он даже думал отложить ее, но потом сказал:

«Какое отменное утро. Прогуляюсь до Белополья, да заодно и дело сделаю, к посреднику заеду». Значит, размышлял Петрусенко, ничто его не тревожило, не угнетало, заранее планов он не строил. К посреднику не торопился, то есть, по пути мог решить еще куда-нибудь заехать. И тут что-то случилось. Или возникли новые обстоятельства…

Споткнувшись мысленно о слово «обстоятельства», Викентий почему-то вспомнил рассказ дворецкого. Что там говорил Василию умирающий отец? «Не повтори моей ошибки. Я виноват перед тобой…» Причем эти слова связывались с настойчивой просьбой жениться. Так может, ошибка и вина Артемия Петровича тоже была связана с его семейной жизнью? Другая женщина? Кто знает, но каким образом это соединяется с исчезновением Василия? Скорее всего, никаким… А интересно, знает ли Ксения Владимировна, что решение Захарьева-сына жениться на ней было выполнением предсмертной воли отца? Похоже, что не знает. Впрочем, может быть одно пришлось к другому: Василий и сам видел в ней нареченную, любил, знал, что девушка тоже его любит и никуда не денется, вот и не торопился. А тут смерть отца подтолкнула. Как знать?..

Так что же с тобой случилось, отставной уланский поручик, остроумный красавец, благополучный и богатый помещик? Жив ли ты?.. Какое-то чувство не давало Викентию представить, что Захарьев мертв. Остановив Воронка, он спрыгнул с седла, погладил коня по холке.

— Ах ты, славная зверюга! Ты последний видел своего хозяина. Ты знаешь больше других.

Воронок стал щипать траву. Петрусенко присел на прогретую солнцем кочку, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и жилет. Тепло, хорошо…

— Ну что, — сказал он снова коню, который, словно понимая, покосился на него черным глазом. — Если не можешь рассказать, так может хоть покажешь мне, как вы ехали с хозяином, где он тебя отпустил домой? Ведь с того дня ты из конюшни вышел впервые. А вдруг помнишь?

Викентий бодро встал, взялся за уздечку. Ему понравилась пришедшая в голову затея. Конечно, надежды мало, но все же. Кони существа умные, преданные. Легко вскочив в седло, он не стал управлять конем, хлопнул ладонью по крупу:

— Давай, дружок, иди сам. Показывай.

Понял его жеребец или нет, но пошел вперед, не торопясь, но и не отвлекаясь на молодую зелень вдоль тропы. Спокойно, с достоинством переступал он тонкими ногами. Тропа внезапно раздвоилась, но Воронок не колеблясь свернул вправо, и у Викентия дрогнуло сердце: «Надо же! А вдруг получится…»

Дорога заворачивала в лес, но не глубоко, по опушке, через чудные полянки, вышла к журчащему веселому ручью, пошла рядом. Потом ручей стал шире, превратившись уже в небольшую речку, и внезапно разлился озерком. Берега его заросли камышом и осокою, а рядом — Воронок вывез Викентия прямо на них, — стояли в несколько рядов ульи. Пчельник. И тут конь стал, опустил голову и принялся щипать траву. Но Петрусенко и сам бы остановил его, поскольку увидел на пасеке двух человек, хорошо знакомых: Сергея Никонова и околоточного Степана Матвеевича. Те тоже его узнали, пошли навстречу.

— Славно, славно, — сказал Никонов, пожимая ему руку. — А я часа через два думал наведаться в имение, узнать, как у тебя дела. Я-то свои почти закончил, собираюсь возвращаться. Поедем вместе?

— Пожалуй, — протянул было Петрусенко, но глянув на коня, спокойно пасшегося у озера, вдруг раздумал. — Нет, Сережа, я только до Белополья тебя провожу и вернусь. Не все еще мне ясно.

Он подошел к коню. «Похоже, друг, что воротился ты домой как раз отсюда. Или ошибаюсь? Эх, не скажешь ведь…» Воронок поднял голову, поглядел на него. И тогда Викентий, звонко шлепнув его по крупу, сказал громко и четко: