Наконец на следующее утро, в пятницу 4 апреля, д'Ансельм дал в одесских газетах объявление о немедленной эвакуации. Русский морской офицер, князь Андрей Лобанов-Ростовский, стал свидетелем того, что творилось в «Лондон-отеле», когда люди услышали новость и вдруг поняли, что им нужно получить от французов выездные визы, чтобы подняться на борт:

К этому хаосу добавлялось еще то, что яростная толпа, собравшаяся на улице, пыталась пробиться в гостиницу. Отряд французских солдат с ружьями наготове занял позицию в вестибюле за запертыми дверьми. С большим трудом, «рискуя быть раздавлен», Лобанов-Ростовский протолкнулся на верхний этаж, где ему «удалось миновать несколько сотен людей, которые колотились в двери занятых штабом комнат, требуя выдать визы». Попав внутрь, он получил письменный приказ, разрешающий ему подняться на борт корабля, отплывающего тем же утром; после чего он сбежал через заднюю дверь и поспешил в порт. Пароход, на который пустили Лобанова-Ростовского, оказался тем самым кораблем, что выделили для иностранцев («Императором Николаем»), и его мемуары проливают свет на судьбу, которую он разделил с Фредериком.

В порту паника была еще страшнее, ведь корабли, которые должны были отвезти беженцев в безопасное место, находились не только в пределах видимости, но и почти в пределах досягаемости. По словам Дженкинса, «сумятица была неописуемая». Десятки тысяч гражданских стекались толпой по улицам из верхней части города и заполняли причалы, пытаясь пробраться через вооруженный союзнический караул, едва справляясь с багажом и размахивая документами в воздухе.

Дисциплина во французских колониальных войсках, как и вообще у союзников, с самого начала была неважная. Внезапная эвакуация расшатала ее окончательно. Греческие солдаты в доках топорами разбивали у новых автомобилей двигатели и сталкивали их в воду, чтобы те не достались большевикам. Кук видел, как пьяные солдаты разграбляли припасы, которые они должны были эвакуировать, а офицеры просто стояли и спокойно смотрели на это. Перед самым отплытием британский капитан заметил, как несколько пьяных французских солдат – сенегальцев схватили двух юных русских девушек и затолкали их, визжащих, в сарай. Он вмешался – и смог посадить девушек на борт своего корабля. Когда он вслед за ними поднимался по мосткам, один из солдат подбежал к борту с винтовкой и выстрелил в него, но промахнулся.

Наконец, перед рассветом в воскресенье, 6 апреля 1919 года, «Император Николай» снялся с якоря и взял курс на Константинополь – это четыреста миль по Черному морю. Большевистские войска уже входили в Одессу. Они представляли собой дикую банду оборванцев, всего-то из трех тысяч человек. Даже несмотря на то, что их поддерживали многие вооруженные рабочие в городе, французская эвакуация десятков тысяч солдат перед лицом столь слабой силы выглядела особенно трусливой.

Для находившихся на борту русских это был глубоко волнующий момент. По мере того как «Император Николай» уходил во тьму, последний след их родины исчезал за кормой. Электрическая станция в Одессе не работала, и в городе не было видно других огней кроме красных вспышек пожаров, начинающихся в разных кварталах. Случайные крики и выстрелы, которые можно было слышать возле берега, уже корабля не достигали – было слышно только, как гудят двигатели и как шепчутся и шаркают ногами по палубе пассажиры. Море было спокойным.

Не менее волнующим был этот момент для Фредерика. Уже второй раз в жизни он испытывал горечь изгнания. Первый раз случился тридцать лет тому назад, когда он вместе с родителями бежал в Мемфис, после того как белый плантатор попытался отнять у них ферму в Миссисипи. Тогда дальнейшую его судьбу определила расовая ненависть. Теперь это была классовая ненависть, которая для большевиков была столь же укоренена в природе бытия, что и раса для большинства американцев. И это был второй раз, когда крупную перемену в его жизни обозначило морское путешествие. Двадцатью пятью годами ранее, направляясь через Атлантический океан из Нью-Йорка в Лондон, он был молод, имел устремления, хотел повидать мир. Сейчас же ему было сорок семь, он потерял в России больше, чем зачастую многие вообще когда-либо мечтали иметь, и едва ли его уже было способно удивить что-нибудь из того, что жизнь могла ему еще преподнести. Наконец, он покидал Одессу спустя почти двадцать лет после того, как прибыл в Россию, в страну, столь же неведомую для него тогда, как теперь – Турция.

В одно мгновение большинство беженцев на борту «Императора Николая» стало бездомными бедняками, плывущими в неизвестное будущее, и условия на борту лишь усугубляли эмоциональное страдание многих из них. Корабль был построен незадолго до войны и рассчитан на комфортную перевозку 374 пассажиров; сейчас же он был набит до отказа 868 беженцами. За исключением нескольких богатых людей, занявших отдельные каюты, почти для всех условия были крайне тяжелы. Пиктон Багге, британский атташе, сообщивший Дженкинсу об эвакуации, тоже находился на корабле; он был потрясен жестокостью французов, особенно по отношению к беззащитным русским, не находящимся под протекцией дипломатов:

Даже несмотря на то, что Дженкинс был на борту другого корабля, Фредерик и его семья находились под официальной американской защитой и поэтому, наверное, были отчасти избавлены от неприкрытой жестокости, которой французы подвергали других. И все же поездка не могла быть легка, особенно для Эльвиры и мальчиков.

После примерно сорока часов пути, вечером 7 апреля, «Император Николай» вошел в Босфор – узкий пролив, разделяющий Европу и Азию, – и стал на якорь в нескольких милях к югу от Черного моря, возле Каваки, небольшого городка на азиатском берегу, теперь называемого Анадолу Кавагы. Над местностью тогда, как и сейчас, возвышались развалины древнего замка, у которого на европейской стороне был двойник, столь же разрушенный. Загадочные памятники византийского и генуэзского прошлого – первое, что увидели пассажиры «Императора Николая», и это сразу позволило им понять, как далеко от дома они оказались. Ночью пришли и другие корабли из Одессы, к утру их было полдюжины, и все были под отказ набиты эвакуированными.

Беженцы прибыли туда, где надеялись быть в безопасности, однако там они обнаружили, что страшное испытание еще не окончено. Французские офицеры поднялись на борт «Императора Николая» и расставили повсюду сенегальских часовых. С пассажирами обходились как с заключенными; им приказали высадиться с судна, чтобы на суше подвергнуть их медицинскому обследованию и карантину. Поскольку в Одессе была эпидемия тифа и вши распространяли болезнь, союзники организовали «суровую дезинсекцию», обязательную для всех прибывших из России.