— Большак, ты чё, так перетрухнул на том водопаде? — Надо мной возникло морщинистое личико. — В обморок падаешь да орешь, как баба напуганная.

Вскинув руку, я схватил карлика за тонкую шею, потянул на себя. В грудь уперся ствол револьвера, но я отбил его и вышиб оружие из пухлых пальчиков. Сдавив запястье коротышки, чтоб не достал нож, спросил хрипло:

— Ты кто?

— Тот, кто тебе только что жизнь спас!

— Как звать?

— Чак я, Чак! Доставщик, грузы всякие вожу!

— А меня как звать?

— Чё?! — изумился он. — Совсем мозги в кашу, большак? Я откель знаю, если ты сам не знаешь?

Оттолкнув его, я сел — поясницу тут же прострелила боль и заныли ягодицы. Да что же это такое! Хоть одно целое место на моем теле осталось? Что со мной было, перед тем как я попал в ту лодку?!

Гондола «Каботажника» висела над верхушками деревьев, в проеме двери я видел канат, который тянулся от дирижабля к ближайшей кроне. Голоса снаружи становились все громче.

— Меня дубинкой по башке приласкали, — пояснил я, с трудом вставая. — Или еще что-то случилось. Не помню ничего. Ни имени, ни…

В затылке заломило, я сжал голову руками. Темная волна захлестнула меня, и опять во мраке проступила картина, но теперь другая: длинный бетонный коридор, озаренный тусклым бледно-желтым светом, мерцающим, страшным… По коридору идут двое, один — тот самый со склоненной к плечу головой и уродливым наростом на шее, а второго я не вижу, лишь темный силуэт. Они толкают перед собой нечто, на чем лежу я — по-прежнему пристегнутый ремнями, способный лишь приподнять голову, чтобы окинуть взглядом своих мучителей. Эти двое — люди или мутанты? Тот, который с кривой шеей и наростом, похож на человека, а второго я не могу разглядеть толком…

Откуда-то издалека донеслись голоса:

— Влас, видел кочевников на Арке? Скоро они здесь будут.

— Видал, видал. Много их, не отобьемся.

— Подсадите меня. Чак, взлетаем! Где брат?

— Да вот он, — пропищал карлик совсем близко.

— Он жив? Что с ним? Если ты его…

Голоса стихли, страшный бетонный коридор исчез, остались только мутные темные волны, накатывающие на рассудок. Потом они схлынули, и стало понятно, что я сижу под стенкой гондолы. Надо мной склонились коротко стриженная женщина с татуированным лицом и конопатый русоволосый детина. Молодой, широкоплечий, с бандитской рожей — свороченный набок нос, шрам под глазом, вверху слева не хватает зуба. Одет он был в мешковатые штаны из черного брезента и короткое грязно-серое пальто с накладными кожаными карманами. Слева под мышкой шов разошелся, в дыре виднелась рубаха.

— Ты правда потерял память? — спросила татуированная.

Через дверной проем в гондолу один за другим залезали люди в черных кожаных куртках и штанах, в круглых шлемах с нарисованной на лбу желтой подковой. Омеговцы, вспомнил я. Они из Замка Омега — клана солдат-наемников.

— Эй, солдатня, крайний створки задвигает! — донесся из кабины голос Чака. — Лестницу, я грю, лестницу поднимите — и взлетаем быстро!

— Так ежели он ничего не… — начал Влас, тыча мне пальцем в грудь, но татуированная пихнула его локтем в бок, и здоровяк замолчал.

Она взяла меня за плечо, склонилась ниже, глядя в глаза, спросила:

— Как тебя зовут?

Я покачал головой, положил ладонь на шею и сглотнул.

— Дай ему воды, — велела женщина.

— Мира, да у меня только водяра во фляге, — ответил Влас.

Не оборачиваясь, она крикнула:

— Дайте кто-нибудь воды! Чак!

— Сами разбирайтесь! — донеслось из кабины. — Мне взлетать надо! Да закройте ж дверь! Канат отвязали от дерева?

Последний из забравшихся в гондолу солдат раздвинул створки-гармошки, и в салоне стало темнее. Пол качнулся: дирижабль начал взлетать. Мне в руки сунули фляжку, я сделал несколько глотков тепловатой воды с неприятным земляным привкусом, потом Влас по приказу Миры схватил меня под мышки и поставил на ноги.

— Назад его отведите, — велел вышедший из кабины Чак. — Там лежанка.

Снаружи донеслись приглушенные выстрелы.

— Баллон мне пробьют! А, мутафага вам всем в глотку, зачем я в это ввязался?! — Коротышка бросился обратно, на ходу вопя: — Стреляйте по ним! От же солдатня тупая!

Влас потащил меня в кормовой отсек. Стало светлее — с лязгом по правому борту распахнулись железные створки, и вставшие под окнами омеговцы подняли оружие. Не все они были затянуты в черную кожу, на троих обычная одежда.

Выстрелы снаружи звучали все громче. Влас толкнул меня на застеленную драным одеялом койку, скинул пальто на пол и бросился назад, стаскивая с плеча оружие, но я схватил его за полу пальто, дернул на себя. Здоровяк развернулся, сжимая такой же, как у Миры, карабин с клинком от ножа вместо штыка.

— Ну, чё?! — рявкнул он.

— Кто стреляет по термоплану? — спросил я. — Кто за мной гонится?

— Да кочевники же! Мутанты из Донной пустыни!

— Зачем? Кто я такой? Что им от меня надо? Кто вы такие, почему мне помогаете?

Влас шмыгнул сломанным носом, вытер его рукавом и сказал:

— Так, слушай, мне не до того щас. Лежи пока, Мира все потом растолкует.

Он бросился к двери. Я хотел остановить его, хотел еще что-то сказать, но не смог — снова накатила боль, и череда темных волн накрыла меня.

Я не сразу открыл глаза — прислушиваясь к происходящему, попытался незаметно оглядеться сквозь ресницы.

Где-то неподалеку тихо играла музыка, ее перемежали треск и шипение. Снизу доносились редкие хлопки выстрелов. Рядом заговорил Влас:

— Вроде не очухался еще. Ты что ему скажешь?

— Сначала надо понять, что он помнит, — возразила Мира.

— А если все помнит?

— Ну, тогда…

Я был уверен, что лежу неподвижно, но каким-то образом она поняла, что я очнулся. Наверное, заметила, как шевельнулись веки.

— Ты пришел в себя, — громко сказала женщина.

Термоплан качнулся, из-за стенки донеслась ругань Чака. Я открыл глаза. Мира сидела на табурете перед койкой, рядом, сложив руки на груди, стоял Влас. Мы находились в кормовом отсеке «Каботажника», за приоткрытой дверью мелькали силуэты омеговцев.

Горло пересохло, в ушах звенело. Опустив ноги на пол, я сбросил с себя пальто Власа, которым меня накрыли, медленно сел и прислонился к стене. Закружилась голова. Я потер виски и потребовал:

— Пить!

Не вставая, Мира кинула мне фляжку и, пока я дрожащими пальцами сражался с туго завинченным колпачком, спросила: