– Лучше научите нас, потому что, боюсь, отныне мы будем нуждаться в том, чтобы Господь уделял нам больше внимания, – пробормотал он. – Вера в Бога и уверенность в своих силах – это всё, что у нас есть с этого момента.

– Что с нами будет? – спросил робкий каталонец, который продал всё, что у него было, чтобы получить билет в Землю обетованную, пусть даже на самом жалком судне. – Они действительно такие дикие, как говорят?

Эметерио Падрон, канарский дозорный, который пробыл на борту не более года, но за это время заслужил репутацию немногословного человека, впервые решил заговорить после того, как шторм появился на горизонте. Хрипло ответил:

– До недавнего времени мавры нападали на Фуэртевентуру и Лансароте, увозя всех, кто попадался на их пути. Известно о целых семьях, от которых не вернулся ни один человек. Говорят, в ночи полумесяца они приносили их в жертву, вырывая сердца для подношения Мухаммеду.

– Это ложь! – резко перебил его Диего Кабрера. – Ислам категорически запрещает человеческие жертвоприношения.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю, – был сухой ответ мальягино, но вскоре он добавил: – Мой дед был мусульманином.

– Ты это скрывал.

– Скрывали многие из нас, потому что готов спорить, что у всех нас есть капля мавританской крови. А если нет, пусть поднимет руку тот, кто может похвастаться десятью поколениями "старых христиан".

Никто этого не сделал, поскольку большинство из них даже не знали точно, кто был их отцом. Вскоре пришли к выводу, что любой исход лучше, чем умирать от жажды на этом ужасном пляже.

На следующее утро Леон Боканегра спустился к подножию дюны, куда его встретил гордый всадник.

– Дай нам воды, и завтра мы сдадимся, – сказал он.

Бедуин указал на точку на юге, где виднелись тёмные скалы.

– Там найдёте воду, – ответил он. – Уходите от корабля, и завтра мы вас заберём.

– Никто не погибнет?

– Зачем нам мёртвые? – был честный ответ. – За них никто не платит. – Казалось, под тёмной вуалью, скрывавшей его лицо, он улыбался. – У тебя моё слово, – заключил он. – Слово ргибата.

Он ударил по шее своей лошади босой ногой и направился в лагерь, в то время как Леон Боканегра возвращался, осознавая горький привкус, который будет сопровождать его до конца жизни. Он был достаточно умен, чтобы понять, что с того момента, как они углубятся в огромный континент, все будет кончено.

Пытаться скрыть свою горечь оказалось бесполезным, и его мрачное настроение передалось всем остальным. Подняв на плечи свои скромные пожитки, они последовали за ним печальной процессией к темным скалам, где их ждали бурдюки из козьей кожи, из которых сочилась горячая, грязная и вонючая вода, едва утоляющая жажду.

– Это цена нашей свободы? – спросил каталонец, который едва не вырвал, когда попробовал эту воду. – Эта мерзость?

– Эта мерзость – грань между жизнью и смертью, – заметил ему Боканегра. – Нам предлагают не свободу в обмен на воду, а свободу в обмен на жизнь.

– Ну, я не собираюсь это принимать, – спокойно ответил юноша. – Я работал, как мул, с тех пор как себя помню, надеясь на лучшую судьбу по ту сторону океана, и я не собираюсь довольствоваться ролью раба до конца своих дней. – Легким движением он попрощался. – Удачи всем!

Он медленно направился к берегу, снял одежду, аккуратно сложил ее на камне и бросился в первую волну, чтобы спустя мгновение вынырнуть и начать плыть в море с видимой легкостью.

– Он что, сошел с ума? – спросил чей-то голос.

– Возможно, он единственный, кто остался в своем уме, – ответил другой. – И, возможно, скоро мы будем скучать по морю, в котором можно утонуть в покое.

Они молча и с уважением наблюдали, как решительный пловец превращался в точку, исчезавшую за волнами. Вскоре он поднял руку, будто желая в последний раз попрощаться с миром, прежде чем исчезнуть под водой.

– Один! – пробормотал хрипло Эметерио Падрон.

– Что ты делаешь, черт возьми? – резко спросил первый штурман, угрюмый и часто задиристый португалец. – С каких это пор ты считаешь мертвых?

– С тех пор, как стало кого считать, – был резкий ответ. – Мне любопытно, сколько из нас выстоит через год.

– Иди к черту!

Канарец широким жестом указал на все вокруг.

– Разве мы уже не высадились в нем? – спросил он.

Они чуть не подрались, и только присутствие капитана, который с мягкой решительностью развел их в стороны, предотвратило это.

– Спокойно! – попросил он. – Нас ждут времена, когда наша единственная надежда на спасение будет заключаться в единстве и товариществе. Судьба распорядилась так, что мы вместе в этом, и вместе должны идти до последнего дыхания.

– Есть только один способ этого добиться, – вмешался первый помощник, Диего Кабрера.

– Какой?

– Нам нужно оставаться экипажем, а ты должен продолжать быть нашим капитаном.

– Экипаж и капитан без корабля? – усмехнулся он иронично.

– Я видел много великолепных кораблей, у которых не было ни того, ни другого, – ответил малагиец. – Но ты всегда хорошо командовал, а мы – подчинялись. – Он покачал головой, подчеркивая свою убежденность. – Лучше продолжать так, иначе мы снова потерпим кораблекрушение, теперь уже на этих грязных песках.

Леон Боканегра обернулся и взглянул на обессиленную группу людей, большая часть которых сидела на камнях.

– Что думаете? – спросил он.

– Что он прав, – последовал суровый ответ, после чего тема, казалось, была закрыта, так как внимание большинства присутствующих сосредоточилось на том месте, где почти сотня мужчин, женщин и детей напала на «Морского льва», намереваясь оставить от него лишь скелет.

Однако на следующий день они обнаружили, что даже этого скелета не осталось. Трудолюбивые бедуины разобрали доски и каркас, загрузив их на спины терпеливых верблюдов. Для этих аскетичных обитателей самого скупого края всё имело ценность или могло обрести её в будущем.

Тяжелый дубовый киль, ещё пропитанный водой и потому негорючий, остался позади. Было очевидно, что песок и ветер вскоре похоронят его навсегда.

Час спустя восемь вооруженных всадников окружили группу потерпевших крушение и без слов дали понять, что настало время углубляться в самый большой из всех пустынь.

II

Они спали под открытым небом, прикованные цепями, часто закапываясь в песок, чтобы противостоять ледяной утренней прохладе и сырости, проникавшей до костей и грозившей навсегда оставить их калеками. От голода они вскоре начали ловить ящериц и мышей, которых жадно поедали, предварительно обжарив на маленьком костре, разожженном из корней и сухих кустов.

С рассветом их освобождали от цепей, давали полкружки грязной воды, и они отправлялись в путь с всё более тяжелыми ношами под пристальным взглядом