Послышался вздох.

— Знаете, в детстве я был очень религиозным ребенком. Но в двенадцать лет начал читать научно-популярные книжки…

— Да уж, представляю…

— … и пришел к выводу, что большая часть историй в Библии не более, чем мифы. И буквально за один день перестал быть верующим. Тогда я много думал на эту тему и понял, что персонифицированный Бог — идея наивная и даже инфантильная, потому что речь идет об антропоморфном понятии, о фантазии, созданной человеком, чтобы влиять на свою судьбу и искать утешения в часы невзгод. Поскольку люди не могли совладать с природой, возникла идея, что она является порождением доброжелательного и по-отечески заботливого Бога, который слышит нас и направляет. Это очень успокаивает и поддерживает, вы не находите? Мы создали иллюзию, что упорной молитвой можно добиться, чтобы Он держал природу в узде и способствовал удовлетворению наших желаний, так сказать, словно волшебник. Когда все идет хуже некуда и мы не понимаем, как это такой благожелательный Бог допускает подобные вещи, мы внушаем себе, что происходящее должно подчиняться какому-то таинственному замыслу, и эта мысль нас укрепляет. Но все это лишено смысла, вам не кажется?

— Вы не верите, что Бог печется о нас?

— Видите ли, господин премьер-министр, люди — один из миллионов видов, обитающих на третьей планете в системе периферийной звезды, расположенной в галактике средней величины, которая включает в себя мириады звезд, и галактика эта как таковая является одной из миллиардов галактик, существующих во вселенной. И вы хотите, чтобы я верил в Бога, который в этой бездне невообразимых масштабов будет утруждать себя заботой о каждом из нас?

— Но Библия говорит, что Он добр и всемогущ. Если Он всемогущ, Он может все, в том числе заботиться и обо всей вселенной, и о каждом отдельном человеке, разве не так?

Эйнштейн хлопнул себя ладонью по колену.

— Он добр и всемогущ, говорите? Но это абсурд! Если Он на самом деле такой, как это желает представить Библия, почему Он позволяет существовать злу? Почему допустил Холокост, например? Если разобраться, эти две характеристики противоречат друг другу, вам не кажется? Если Бог добр, значит, Он не всемогущ, раз не может покончить со злом. А если Он всемогущ, значит недобр, раз допускает существование зла. Одна характеристика исключает другую. Какая из них в таком случае предпочтительна для вас?

— М-да… пожалуй, первая. Я полагаю, что Бог добр.

— Однако с этой характеристикой дело обстоит весьма проблематично, как вы уже, должно быть, догадываетесь. Внимательно почитайте Библию, и вы увидите, что она передает образ не благожелательного Бога, а прежде всего Бога ревнивого, Бога, требующего слепой верности себе, Бога, который внушает страх, Бога карающего и требующего жертв, Бога, способного повелеть Аврааму убить своего сына только ради того, чтобы быть уверенным в его преданности. Однако, если Он всеведущ, Он что, разве не знал, что Авраам Ему предан? Зачем, если Он добр, ему понадобилось подвергать патриарха столь жестокому испытанию? Следовательно, он не может быть добрым.

Бен-Гурион разразился смехом.

— Вы загнали меня в угол, профессор! — воскликнул он. — Хорошо, пусть Бог необязательно добр. Но будучи создателем мироздания, Он, по крайней мере, всемогущ, или нет?

— Всемогущ? Коли так, почему тогда Он наказывает Свои создания, если все является Его творением? И наказывает за то, за что отвечает, в конечном итоге, исключительно Он сам? Обрекая Свои создания на смерть, не обрекает ли Он самого Себя? Мое мнение таково: оправданием Ему может служить только Его несуществование. — Эйнштейн сделал короткую паузу. — Кстати, если вникнуть как следует, всемогущество вообще невозможно. Эта идея заключает в себе неразрешимые логические противоречия. Есть один парадокс, который объясняет невозможность всемогущества. Его можно сформулировать следующим образом: если Бог всемогущ, Он может создать настолько тяжелый камень, что даже Сам не в состоянии будет его поднять. — Эйнштейн изогнул брови дугой. — Понимаете? Если Бог неспособен поднять камень, Он не всемогущ. И если способен, Он тоже не всемогущ, поскольку не сумел создать камень, который бы не смог поднять. — Ученый улыбнулся. — Следовательно, всемогущего Бога нет, это выдумали люди для собственного удобства и объяснения непонятного.

— Вы не верите в Бога.

— Я не верю в персонифицированного Бога, в Бога-личность, которого изображает Библия. В такого да, не верю.

— Вы полагаете, что, кроме материи, ничего нет?

— Ну, конечно же, есть. За энергией и материей должно быть нечто еще. Я верю в Бога Спинозы, который проявляется в гармоничном порядке всего существующего. Восхищаюсь красотой и логической стройностью мироздания, верю в Бога, который разлит во вселенной, в Бога, который…

Фрэнк Беллами в явном раздражении закатил глаза к потолку и покачал головой.

— Уши вянут! — процедил он сквозь зубы.

Боб заерзал на стуле перед магнитофоном.

— Во всем надо видеть положительную сторону, Фрэнк, — констатировал он. — Подумай только, мы с тобой стали свидетелями откровений величайшего гения в истории человечества. Сколько людей не пожалели бы деньжат за то, чтобы услышать такое!

— Здесь тебе не шоу-бизнес, Боб. Речь идет о национальной безопасности, и было бы лучше, если б мы услышали побольше о просьбе, которую ему высказал Бен-Гурион. Если у Израиля будет атомная бомба, Боб, как ты думаешь, долго ли понадобится дожидаться, чтобы такая бомба была у всех и каждого? А?

— Ты прав. Извини.

— …Спинозы.

Оба собеседника замолчали. Наконец снова заговорил Бен-Гурион.

— Профессор, вы считаете, что существование Бога можно доказать?

— Нет, господин премьер-министр, Не считаю. Существование Бога невозможно доказать в той же мере, в какой невозможно доказать Его несуществование. Мы наделены лишь способностью чувствовать таинственное, ощущать ослепляющее восхищение перед устройством мироздания.

Снова возникла пауза.

— Почему бы вам не попробовать доказать существование или несуществование Бога?

— Мне не представляется это возможным, я уже говорил вам.

— А если это было бы возможным, какой вы бы выбрали путь?

Молчание.

Эйнштейн, повернув голову в сторону, устремил взор на пышную зелень, окаймлявшую Мерсер-стрит, и задумчиво созерцал ее глазами мудрого старца, в которых не угас мальчишеский задор, глазами человека, много повидавшего на своем веку, но не утратившего дара восхищаться буйством природы каждой новой весной.

Глубоко вздохнув, он наконец изрек:

— Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht.

Бен-Гурион был заинтригован.

— Was wollen Sie damit sagen?

— Die Natur verbirgt ihr Geheimnis durch die Erhabenheit ihres Wesens, aber nicht durch List.