— Ты мне об этом никогда не говорил, — оторопела я.

— А что тут говорить? Ты вот такая. Другой не будешь. И заботой своей душишь. Понимаешь? Душишь!

— Я могу измениться, ты только скажи.

Мне хотелось ударить саму себя. Заткнуть рот той маленькой части меня, которая так слепо поломанными пальцами всё еще тянулась к Юре. И откуда в ней столько власти надо мной?

— Прекрати, Марь, — Юра закрыл чемодан и застегнул.

— Ты к ней уйдешь? К моей сестре? А как же Нана?

— Разберемся. Потом.

Он говорил так легко, будто между нами и в самом деле произошел пустяк, а я решила всё внезапно раздуть до масштабов вселенской катастрофы.

— Не отпущу, — я снова крепко обняла Юру. — Не уходи. Прошу тебя. Я прощу тебя. Прощу. У нас всё наладится.

— Не наладится! — Юра оттолкнул меня и я, не удержавшись, упала на кровать. — Я спать с тобой в одной постели не могу! Воротит меня! Понимаешь ты это или нет? Ты лезешь целовать, а меня изнутри уже всего выкручивает. Взгляд твой этот невинный распахнутый и доверчивый. Бесит. Твои сладкие прозвища тоже меня достали уже! Я хочу себя мужиком чувствовать! Хочу, чтобы женщина сама знала, как и что надо делать в сексе, а не вечно направлять ее и учить. А у нас что? Одна поза и с выключенным светом. Смешно!

Я перестала плакать. Все те чувства, что еще секунду назад разрывали меня на куски, скрылись за шоком. Мне отчаянно хотелось сказать Юре о том, что он у меня был и остается первым и единственным мужчиной. Других я никогда не знала. Именно Юра показал мне, что такое секс. Откуда же я могла набраться опыта? Спать с другими мужчинами? Смотреть порно-ролики?

— Значит ты мне не помог раскрыться, — прошептала я бесцветным голосом.

— Ой не начинай. Всё. Хватит, — Юра махнул рукой, взял чемодан и ушел.

Маленькая часть меня кричала внутри и билась в агонии, в жажде броситься вслед за мужем. Нет. Нет. Я не могла ей дать столько власти над собой. Буквально придушив в себе ту маленькую покалеченную Марианну, я осталась полулежать на кровати. Падать ему в ноги я себе точно не позволю.

Звякнули ключи. Видимо, Юра отсоединил их и забрал только те, что от машины. Затем хлопнула входная дверь.

Я резко поднялась и ушла в детскую. Ощущение омерзения ударило куда-то в корень языка, вызывая тошноту. Я начала быстро стаскивать с детской кровати одеяло и простыни. Они на них трахались. Я совсем забыла о том, что тот комплект постельного белья, на котором спала Оля, уже давно был выстиран и отглажен.

Разодрав простыни и вывалив из пододеяльника одеяло, я всё это выбросила в мусорное ведро. Затем оделась и вынесла его. Резкий прилив сил и бодрости так же резко схлынул, когда я уже возвращалась домой.

Еле поднявшись на свой этаж, я открыла дверь, опустилась на пол в коридоре и расплакалась. Навзрыд.

— Пусть Нанка у тебя какое-то время побудет, хорошо? — я старалась не смотреть матери в глаза, подсознательно понимая, что если хотя бы на секунду посмотрю, то она всё поймет.

— Конечно, Маречка, конечно, — торопливо ответила мама, наливая мне в тарелку только что приготовленный борщ.

Его аромат тут же разнесся по всей кухне и неожиданно на пару секунд мыслями вернул меня в детство. Почему-то оно у меня ассоциировалось именно с борщом, домашними пампушками и машинным маслом. Борщ и пампушки всегда невероятно вкусно готовила мама. А машинным маслом пахли руки папы. Причем этот аромат никуда не исчезал, даже если папа хорошо с мылом вымывал каждый палец.

— Что-то случилось? — осторожно спросила мама, поставив передо мной тарелку.

Этот вопрос одним махом выбил из меня остатки воздуха. Я замерла и опустила взгляд в тарелку. Внимание так глупо сосредоточилось на аккуратно нарезанных кусочках картошки, что выглядывали из-под полосок капусты.

Мама поставила рядом открытую стеклянную банку с домашней сметаной и принялась нарезать домашний хлеб. Любовь к кулинарии я определённо унаследовала от матери. Мне нравится готовить. Этот процесс я никогда не считала непосильной или тяжелой домашней работой. Я отдыхала на кухне. Отдыхала, когда готовила Нане ее любимые рыбные маленькие котлетки или пекла шоколадный торт. Отдыхала, готовя для Юры его любимую свинину с розмарином.

Юра…

Та странная, ни на что другое непохожая боль в грудной клетке, разлилась изнутри колючими невыносимыми импульсами. На глаза моментально навернулись слёзы. Я не хотела плакать при маме, чтобы не расстраивать ее. Но, кажется, не получилось.

— Маречка, дочечка, что случилось? — мама тут же отложила нож и подошла ко мне, чтобы обнять.

Я плакала и не знала, как ей объяснить всё то, что случилось. Для мамы это станет настоящим ударом. Я не знала, куда мне теперь двигаться. Не знала, что сказать матери, что сказать собственной четырёхлетней дочери, когда она спросит, где же папа. Я совершенно ничего не знала. Была только тошнотворная острая боль в солнечном сплетении и больше ничего.

Мама молча обнимала меня и нежно гладила по волосам, терпеливо дожидаясь, когда я приду в себя. Она никогда ни на меня, ни на Олю не наседала. Просто была рядом и не торопила. Я и сама уже мама, а всё равно вдруг почувствовала себя маленькой девочкой. Наверное, так всегда бывает, когда попадаешь в объятия родителей.

Постепенно моя истерика начала ослабевать. В переносице всё еще жгло. Немного разболелась голова.

— Я дам обезболивающее, — мама поцеловала меня в макушку и отошла к кухонному шкафу. В одном из ящиков она всегда хранила небольшую аптечку.

Я высморкалась в бумажное полотенце и глубоко вздохнула. Кажется, мне стало чуть легче. Будто тяжесть негативных эмоций огромной лавиной сошла вниз, позволяя теперь дышать глубже и свободней

Выпив таблетку, я окунула ложку в уже чуть подстывший борщ. Есть совсем не хотелось. С момента ухода Юры прошло уже три дня. И все эти три дня я почти ничего не ела. Только пару раз выпила чай и съела одно печенье.

— Поешь хотя бы немного, — мягко попросила мама, садясь рядом.

Зачерпнув немного юшки, я почти поднесла ложку ко рту, но тут же снова окунула ее обратно в тарелку.

— Мам, мы с Юрой разводимся, — собравшись с силами, заявила я.

Удивления или шока во взгляде матери я не увидела. Думаю, она уже всё поняла в тот момент, когда я начала плакать, а возможно, даже раньше.

— Почему? — тихо спросила она, разглаживая складки на маленьком кухонном полотенце.

— Измена, — лаконично ответила я и оставила ложку в покое.

— Маречка, может, ты рубишь с плеча? — мама с сожалением посмотрела на меня.

— Не я, мам. Не я, — я покачала головой и взяв рулон, оторвала себе еще лист бумажного полотенца.