Похожая история произошла уже в конце семидесятых. Двое мужиков, знакомые с местной легендой и живущие неподалеку, всерьез занялись поисками стахеевского клада. Лесопильщиков пустырь в те времена представлял собою площадь с двумя-тремя полуразвалившимися домами-бараками, в которых доживали свой век несколько доисторических старух, еще девчонками бегавших смотреть на торжества в Москве по случаю празднования трехсотлетия Дома Романовых. Строиться здесь больше никто не собирался, поскольку близкое соседство с железнодорожными ветками счастья в жизни отнюдь не прибавляло.

Государство тоже не собиралось приводить пустырь в божеский вид, потому что место для жилья сделалось крайне непригодным. Правда, в семьдесят пятом году здесь началось было строительство какого-то ангара, и даже потянули к нему коммуникации, но когда ангар возвели под крышу, он взял, да и рассыпался как карточный домик, а опоры линий электропередач буквально осели в землю, оставив на поверхности лишь полуметровые концы. Более того, невесть куда пропал сторож Гавриил Михеев, которому было вменено охранять объект от посягательств со стороны жителей улиц Русакова, Небрунова и Лесопильщикова переулка. Последний раз его видели идущим по насыпи по направлению к Казанскому вокзалу и распевающим псалмы. А когда кто-либо из прохожих попадался навстречу, он задиристо высовывал язык, зло ерошил волосы и указательными пальцами изображал у висков рога.

Примерно в то же время на Лесопильщиковом пустыре исчез девятилетний мальчик Петюня, пришедший сюда в поисках сбежавшей козы, поскольку пустырь зарос по пояс травой и животине было чем тут полакомиться. Милиция Петюню искала два дня, весь пустырь прочесали до квадратного сантиметра, но ни Петюни, ни его бездыханного тела так и не нашли. Говорили, что всему виной проклятье Матрены, которое по-прежнему действует на это место, именно вследствие проклятия и превратившееся в пустырь. Тогда же впервые прозвучало, правда, не вслух, а шепотом, загадочное и не очень понятное в те времена слово «аномалия».

Появление этого словечка, привязанного к Лесопильщикову пустырю, было вызвано тем, что бетонные плиты, которые остались после разрушения ангара, стали самопроизвольно двигаться в сторону Лесопильщикова переулка, оставляя за собой явно видимый и глубокий след в земле. А вот следов транспорта, к которому можно было бы прицепить эти плиты, тракторных или колесных, не наблюдалось. Их попросту не было. Загадка! И все это в центре Москвы, менее чем в полутора часах ходьбы от Кремля и в километре с небольшим (а по прямой и того меньше) от Садового кольца и трех вокзалов.

Пополз слух, что Матренино проклятье, столь долго висевшее над Лесопильщиковым пустырем, вызвало возникновение в этом месте некой аномальной зоны, в которой исчезают люди, а предметы, весом во многие килограммы и даже тонны, двигаются сами собой, наподобие знаменитых ползущих камней в калифорнийской Долине Смерти.

Дабы пресечь подобные слухи, власти Москвы первым делом расселили оставшихся старух в новостройки на тогдашние окраины города. Затем навезли сюда горы разного строительного хлама и мусора с других столичных строек, бросили на пустырь мощнейшую строительную технику, расколотили остатки построек, сохранившихся с царских времен, и бульдозерами закатали обломки в землю, выровняв и уплотнив срединную часть Лесопильщикова пустыря до каменной твердости. Нетронутыми остались лишь овраги да часть территории со стороны Новой Переверзевской улицы. Произведя эти обширные работы, власти успокоились, посчитав, что очистили место и от проклятия, и от разного рода аномалий.

Однако не тут-то было…

Эти двое мужиков, Геннадий Хазин и Семен Прасолов, знающие местную легенду и, очевидно, неплохо приготовившиеся, в семьдесят девятом году всерьез занялись поисками стахеевского клада. У них даже имелся план пустыря, на котором была обозначена усадьба Ивана Стахеева со всеми ее постройками, в точности оказавшаяся под закатанным в землю мусором. Это обстоятельство их совершенно не смутило и не остановило. Они принялись рыть место, где, по плану, стоял дом Стахеева. Земля, спрессованная до плотности бетона, да еще вперемешку со щебнем, битым кирпичом, кусками бетона и обломками арматуры, поддавалась скверно, но они вгрызались в нее с упрямством горняков, рассчитывающих докопаться до угленосных толщ. Конечно, если бы у Хазина и Прасолова не было бы в этом деле интереса, им бы ни за что не сладить с таким неподатливым грунтом. Но ими двигали мощнейшие чувства, известные едва ли не со времен Адама, – жажда наживы и любопытство! Именно такая смесь заставляла авантюристов прошедших столетий и нынешних кладоискателей отправляться на поиски сокровищ за тысячи километров от родного дома, подчас безо всякой надежды на успех, или, напрягая пытливый, подчас гениальный ум, изобретать вечный двигатель. А вдруг все-таки получится!..

Наконец мужики-копатели добрались до стахеевских подвалов. Потолки их были сводчатые, выложенные крепкими кирпичами. И внешне строение выглядело как в кино, где непременно фигурировал какой-нибудь разрушенный замок или графские развалины.

Они обследовали весь подвал, но клада не отыскали. И когда уже не осталось никакой надежды, вдруг обнаружился то ли вход, то ли ниша, заложенная кирпичом. Они разобрали кирпичи, и там действительно оказался небольшой вход с тупиком, заканчивающийся капитальной стеной. У этой стены стояли несколько бочек, бок одной из них был расколот, а рядом лежала груда серебряных николаевских рублей…

Что было дальше, мужики уже не помнили. Последнее, что им удалось запомнить, так это шипение, похожее на то, какое издает баллончик с газом, когда его закачивают в сифон с водой, делая газированную воду.

А потом у них начались галлюцинации: из стены тупика, толщиной минимум в полметра, вышли лохматые чудища с рогами и стали дышать на них смрадом, скалясь и громко гогоча. Один из мужчин, Семен Прасолов, вообще, по его собственным словам, вышел из себя и стал наблюдать откуда-то сверху за самим собой и своим товарищем. А чудища все прибывали и прибывали, выходя из каменных стен подвала, будто состоящих из облаков. Геннадий Хазин бросился наутек, крича что-то неразборчивое и несвязное. Этот крик услышал Прасолов. На мгновение он пришел в себя, схватил горсть серебряных рублей, что лежали возле расколотой или рассохшейся бочки, и тоже кинулся бежать.

Когда он выбрался наверх, Хазина нигде не было. Геннадий так и не пришел домой. Пропал. Последними его, очевидно, видели рабочие из ближайших мастерских, расположившиеся на территории пустыря, чтобы в тиши и подалее от начальства выпить водочки и закусить ее килькой пряного посола. Они рассказывали потом пожилому следователю, что вел это дело, будто бы какой-то мужик с всклокоченными и стоймя стоявшими волосами (не иначе как от ужаса) с диким ревом вдруг выскочил буквально из-под земли и бросился бежать в их сторону. Когда он пробегал мимо них с высунутым языком, то приставил к вискам сжатые в кулаки ладони с выставленными вперед указательными пальцами, словно изображал рога. Этот ополоумевший мужик тотчас пропал, как если бы его не было вовсе. С тех пор Хазина никто больше не видел.

А Семен Прасолов пришел домой с дикими глазами, запорошенными кирпичной пылью волосами и с зажатым в кулаке серебряным рублем царской чеканки. Было похоже на то, что какая-то сила, находящаяся в стахеевском подвале и охранявшая клад гильдейного купца-лесоторговца, забирает ум искателей клада и одаривает их за это одним-единственным серебряным рублем.