Фрина вела машину с непривычной для нее осторожностью, ветер дул ей в лицо и мешал смотреть на дорогу. Наконец они добрались до дома. Констебль Коллинз помог даме выбраться из машины и подняться по ступенькам, а потом по-чиновничьи дважды стукнул в парадную дверь.

Господин Батлер так поспешно распахнул ее, словно давным-давно поджидал на пороге.

– О, мисс Фишер! – воскликнул дворецкий. – Неужели авария?

– Убийство, – доложил молоденький офицер.

Фрина взяла его под руку.

– Зайдите в дом и обогрейтесь немного, – предложила она. – Вы были так добры ко мне, да и ваш сержант велел вам приглядывать за мной, так что не спорьте, – добавила она, передавая констебля с рук на руки госпоже Батлер. Та отвела гостя в кухню и усадила перед электропечью; от полицейского сразу же повалил пар, и его начала бить дрожь.

Господин Батлер отвел Фрину в ее личную гостиную, там было тепло и пахло розами. Мисс Фишер вздохнула с облегчением, когда услышала, как закрылась дверь, оградив ее от сюрпризов ночи.

– Первым делом займитесь ремонтом автомобиля, господин Батлер, – распорядилась Фрина, опершись на руку дворецкого. – Красной обшивкой. Я хочу, чтобы все исправили как можно скорее.

Не успела Фрина опуститься в кресло и снять шляпку, как вбежала Дот.

– Мисс, что случилось? Помочь вам снять пальто?

– Нет, сперва принеси мне чистую блузку. И приготовь, пожалуйста, ванну погорячее, с хвойными солями. Давай же, Дот.

Служанка помчалась вверх по лестнице, пустила воду в ванной, щедрой рукой насыпала туда соли и снова сбежала вниз, держа в руках бархатный блузон свободного кроя в русском стиле, любимого Фриной мшисто-зеленого цвета. Дот нашла свою хозяйку у камина, та глядела на пламя и дрожала всем телом, несмотря на меховое манто.

Фрина встала, стряхнула шубу и оказалась обнаженной до пояса. Она натянула бархатный блузон, наслаждаясь ощущением стекающей по коже мягкой ткани.

– На вас напали, мисс? – спросила Дот, испытывая христианское сострадание к незадачливому налетчику, но в то же время обеспокоенная обилием кровавых пятен. Ей хотелось верить, что Фрина никого не убила.

– Нет, Дот, я проезжала мимо доков, кто-то выстрелил в ветровое стекло и в меня заодно. Они явно собирались убить молодого человека, которого я нашла потом – он лежал на дороге. Это ужасно, Дот. На нем места живого не было, пули раздробили все ребра. Бедняга вскоре испустил дух. Совсем еще мальчишка, весьма миловидный. Ты ведь знаешь, что я питаю слабость к миловидным мальчикам – их не слишком-то много в этом мире, непозволительно вот так беспечно убивать их. Теперь придется сменить обшивку в автомобиле. Но кто-то за все это поплатится.

– Наверное, господин Берт и господин Сес что-нибудь знают об этом, – сказала Дот. – Они ведь постоянно бывают в доках и все такое.

– Думаешь? Пожалуй, ты права.

Фрина смотрела на огонь. Она потерла руки и заметила, что они до запястий покрыты ржавокрасными пятами. Ее передернуло.

– Но сначала – ванна. Я чувствую себя такой грязной! Кажется, я слишком долго общалась с холодной реальностью.

– Ванна, наверное, уже готова, мисс.

Дот последовала за Фриной наверх, прихватив бокал портвейна: отец Дот утверждал, что портвейн – лучшее средство при шоке.

Фрина осушила бокал, не отдав должного напитку, и поспешила сбросить одежду. Дот заметила, что шелковые брюки мокры и испачканы кровью в области колен, и стала гадать, что же случилось с блузкой мисс Фишер. А Фрина меж тем отмокала и оттирала себя до тех пор, пока ее бледная кожа не раскраснелась и вся запекшаяся кровь не смылась с ее несравненного тела. Тогда она села и под стенания Дот, причитавшей над погубленной одеждой, принялась приводить в порядок ногти.

– Эти брюки испорчены навсегда, мисс, а вот манто можно отправить меховщику, он его приведет в порядок. Пожалуй, я попытаюсь очистить ваши ботинки. А вы сами-то не поранились? – В этот момент Дот обнаружила мелкие пятнышки на подкладке манто.

Фрина оглядела свое тело. Вроде ничего не болело.

– Уж раз ты заговорила об этом, Дот, у меня действительно есть несколько порезов. Ничего серьезного, но все же принеси пластырь. И это я тоже запишу на их счет, – пробормотала она, выходя из ванной.

– На какой счет, мисс? – не поняла Дот.

– На их счет. Кто-то за это сполна расплатится. Принеси мне ночную сорочку и теплый халат, Дот. Я хочу спуститься вниз. Надеюсь, констебль уже оттаял.

Фрина уселась возле огня, и госпожа Батлер поспешила подать ей на подносе бокал с пуншем.

– О нет, госпожа Батлер, мне не хочется пунша!

– Да вы попробуйте, мисс. Это рецепт моей мамы, ваш констебль в миг отогрелся. Мы за вас так переволновались, мисс, – прибавила госпожа Батлер.

Фрина взяла стакан и отхлебнула глоток. Пунш был горячий, а Фрине по-прежнему было холодно.

Госпожа Батлер просияла.

– Пейте все до дна, мисс. А я тем временем разогрею куриный бульон. Вы пережили такое потрясение – не хватало еще, чтобы у вас мигрень началась.

– Я-то полагала, что с мигренями давно покончено, госпожа Батлер.

– Если, вот как вы, сперва стать свидетелем убийства, да потом еще лечь спать на голодный желудок – так мигрень обеспечена. Я подам суп через десять минут, – решительно заявила госпожа Батлер и кивнула мужу, который с озабоченным видом замер в дверях.

– С ней все будет в порядке, – шепнула она. – Нервы у нее стальные. Отведал бы тоже моего пунша. Ночка-то выдалась длинная.

Дот, госпожа и господин Батлер и молоденький полицейский выпили еще по стаканчику пунша для укрепления сил. На улице полил дождь.

Фрина сидела в своей гостиной и обдумывала последние слова молодого человека. «Моя мать в Риге». Латвия. Русская революция и массовое убийство на Хаундсдитч.[12]Когда все это было? В девятьсот девятом, примерно так.

Порезы, оставленные осколками разбитого стекла, начали саднить. Ну нет. Расплаты им не миновать. Она поквитается за все: за ссадины и порезы, за испорченную одежду, за разбитую машину и за украденную жизнь молоденького красавчика с золотой сережкой в ухе и синей татуировкой на шее.

Так не глушил меня никто со дня,

Как мужа матери отцом назвал я.

Уильям Шекспир «Король Иоанн»[13]

Фрина проснулась, когда вошла Дот с подносом; та принесла кофе по-гречески, заваренный так крепко, что ложка стояла. Фрине показалось, что она уснула лишь на миг. Она вырвала себя из сладостных объятий пуховых подушек и простонала: