Разумеется, Ольга Юрьевна и боярин Василий Ярославович в игрищах этих не участвовали, а хозяйка вроде даже осуждала охальное баловство и угрожала привести монахов из церкви — но дальше угроз дело не шло, и развлечения продолжались каждый вечер.

Зверев, как сын боярина, а ныне еще и князь Сакульский, тоже со смердами не смешивался. Для него утро начиналось с двухчасовой разминки на берегу Крестового озера: он дрался с Пахомом на саблях и ножах, бил кистенем шишки на снеговиках, благо снег еще лепился, тренировался работать рогатиной, стрелять из лука. После завтрака Андрей либо отговаривался охотой и уезжал на Козютин мох к колдуну за древними знаниями, либо оставался и уже сам учил холопов работать бердышом. Это оружие, неведомое ранее на Руси, пришлось по вкусу всем ратным людям, и ныне в отряде боярина Лисьина огромные стальные полумесяцы имелись у каждого воина, да еще с десяток про запас в оружейном амбаре хранилось.

День да ночь — сутки прочь. Три раза Зверев к волхву прокатился, три дня с холопами железом поиграл, два раза на настоящую охоту съездил — зайцев в поле погонять да кабанов у дубравы покараулить. Заметить не успел, как восьмой вечер настал.

Весенний день долог, а потому Андрей решил не привлекать внимания, выбираясь из запертой усадьбы поздними сумерками, и ушел задолго до ужина, прихватив лук и колчан с истрепанными учебными стрелами. Сперва на берегу озера по пню с трехсот метров поупражнялся, потом удалился в поле, где под снегом спал летник на Великие Луки. Здесь, дожидаясь заката, он пару раз опустошил колчан по низкому разлапистому дубу, выросшему в стороне от общей дубравы. Ветра не было, а потому Зверев попытался попасть в цель сперва с четырехсот метров, затем отступил еще дальше. Получалось не самым лучшим образом: от силы одна стрела из трех в стволе застревала. Будь это АКМ — разряда по стрельбе ему бы ни за что не видать. Хорошо хоть, главный экзаменатор здесь — он сам, князь Сакульский. А что до битвы, которая любому учению главный судья, — так там за полкилометра белке в глаз стрелять ни к чему. Там по густой, многосотенной армии бить приходится. По такой цели и захочешь — не промахнешься. Медведя дрессированного в строй ставить можно.

Собрав стрелы в третий раз и недосчитавшись трех «перышек», улетевших слишком далеко либо засевших глубоко в снег, Зверев прищурился на закатное солнце, прикрыл крышками колчаны с луком и стрелами, закинул их за спину и через край леса двинулся к проклятой Сешковской горе. Пути тут всего ничего — версты полторы. Да только снега под дубовыми кронами — чуть не по пояс. Для каждого шага наст утаптывать надобно и лезть через него, как через забор. Потому-то и вышел Андрей к подножию горы уже в глубокой темноте. Даже опасаться начал — не опоздал ли? Но нет, примерно посередине склона, возле выделяющегося на фоне неба валуна с плоской вершиной, весело приплясывал алый огонек, маячила неестественно высокая фигура волхва. Прямо призрак, а не человек. Но морока Зверев не боялся. Нечисть что медведь бурый — зимой больше спит, чем на свет белый вылазит. Так что колдун это был, кудесник древний собственной персоной.

— Не передумал, чадо?

Похоже, Лютобор заметил ученика даже во мраке, хотя сам стоял возле костра, на свету.

— Не для того сюда выбирался, чтобы передумать. — Поднимаясь по холму, Зверев перебросил колчаны в левую руку, правой расстегнул и снял пояс с саблей.

— Коли так — забирайся. Час близится, пора заклинания творить.

— Опять догола? — на всякий случай уточнил Андрей.

— Да, чадо, — кивнул кудесник. — Душу забирал — ее и возвертать стану. Иначе, мыслю, не получится.

— Можно я хоть ферязь на валун брошу? Холодный камень-то!

— Бросай, — пожал плечами Лютобор. — Токмо не надейся, что с тобой она вместе умчится. Лишь душу твою освобождать из мира сего стану, лишь ее.

— Хоть чучелом, хоть тушкой… — усмехнулся Андрей, вспомнив бородатый анекдот. Он расстегнул крючки подбитой пушистым колонком ферязи, расстелил ее на алтаре, быстро скинул остальную одежку, закатился на камень и кивнул: — Я готов, мудрый Лютобор. Поехали.

Прежнего трепета, какого бы то ни было страха перед магией и тем, что ждет его по ту сторону пути, Андрей уже не испытывал. Седьмой раз вроде отправлялся. Привык к тому, что там, впереди, встретит он некую реальность, а не безмолвие смерти. Привык, увы, и к тому, что после обряда, как бы ни сложилась иная реальность, все равно он снова окажется здесь, на этом самом камне.

Колдун привычно забормотал молитвы, Зверев привычно стал проваливаться в горячую искрящуюся невесомость и…

— Не-е-ет! Нет! Сыно-ок!!!

— Проклятье… — Первое, что почувствовал Андрей, это сильнейшая боль в боку и спине, отчего с губ сорвался невольный стон. На языке ощущалась слабая солоноватость. Кровь? Или он плакал?

Зверев перекатился на бок, приподнялся на четвереньки, открыл глаза. Прямо перед ним был ковер. Дешевенький, войлочный. Неужели он опять попал в плен к татарам?

— Ты глянь, жив выродок!

Неодолимая сила рванула его за шиворот, приподняла, метнула в сторону. Он опять ударился спиной и завопил от самого настоящего, животного ужаса: на Зверева наступал монстр ростом, почти втрое превышающим человеческий, бородатый, в джинсовой куртке и штанах, в руках его поблескивал короткий узкий нож.

— Живой еще, гаденыш? — скривился монстр. — Ничего, мы это сейчас поправим. — Великан ткнул ножом ему в горло, другой рукой сжал пальцы на вороте, оглянулся через плечо: — Ну, скажешь, где деньги? Говори, не то враз кишки выблядку твоему выпущу!

— Нет, нет! Не трогайте его!

— Говори!

— Нет… Нету у меня денег, миленькие! — Женщина заплакала. — Нету… Отпустите его. Я принесу. Я найду, найду. Отпустите! Ребенка отпустите!

Андрей начал постепенно проникаться ситуацией. Никаких великанов здесь, естественно, не было. Просто он сам оказался старанием Лютобора в теле мальчонки лет семи от роду. Кроха глупая и беззащитная. В комнатке размером с его светелку в усадьбе двое широкоплечих вонючих жлобов, видимо, пытались ограбить женщину, одетую в одну лишь ночную сорочку, со связанными за спиной руками. Один держал заплаканную жертву за горло, прижимая к ее голове пистолет, второй избивал ее ребенка, добиваясь ответа о спрятанных ценностях. Ребенка — то есть его, Зверева. Причем малыша связывать никому и в голову не пришло — чего пацаненка бояться?

— Я скажу, — хлюпнув носом, сказал Андрей. — Я покажу, где.

— О как… — Хватка у Зверева на вороте ослабла, рука с ножом чуть отодвинулась. — Умный мальчик…

Договорить тать не успел. Андрей, чуть наклонив голову, со всей силы вцепился ему зубами в указательный и средний пальцы, сжимавшие рукоять ножичка, тут же схватился за лезвие с незаточенной стороны, выворачивая его в сторону большого пальца. От боли и неожиданности бандит ослабил хватку — Зверев завладел оружием, кинулся к женщине, жалобно крича:

— Мама, мамочка!