– На работу, куда же ещё, – ответил Круглов недовольно, сделал решительный шаг вперёд, как будто торопится и удивлён неожиданным препятствием.

Но красноармеец не дрогнул. Он крепче перехватил оружие, зажал деревянный приклад подмышкой и вытянул руки вперёд. Длинные рукава шинели собрались складками, сделав его похожим на злобную птицу. «Деревня», – презрительно подумал Алексей, но для безопасности шагнул в сторону, уклоняясь от стального жала, снова нацелившегося в его глаз.

– Осторожней, служба, – сказал он и по-черепашьи втянул голову в поднятый воротник пальто. – Не ровен час, насквозь проткнёшь своим шилом.

– Пропуск, – потребовал часовой, добавляя в голос побольше строгости, как это делал комвзвода товарищ Сидорчук, но ожидаемого эффекта не получилось. Вместо грозного командирского окрика слабенькое горло деревенского пастушка, прихваченное морозом, произвело звонкий неприлично высокий девчачий писк. От неожиданности боец смутился и покраснел. Как это часто бывает с рыжими от природы людьми, он краснел очень сильно. На носу и щеках, ещё не знакомых с бритвой, густо высыпали смешные веснушки. Героический образ, не успев сформироваться, полностью разрушился.

– Пропуск – у бригадира, – уверенно перехватывая инициативу, сказал Алексей и снова шагнул вперёд.

Испугавшись, что нарушитель и в самом деле напорется на штык, часовой поднял винтовку вертикально перед собой, как бы выполняя команду «на караул», – Алексей одобрительно кивнул.

– Какого ещё бригадира? – сбитый с толку растерянно спросил красноармеец. Он уже и сам был не рад, что остановил этого молодого наглого парня: тот явно хорошо знал, что делает и куда идёт. В отличие от него – рядового необученного новобранца, которого разводящий выдернул вне очереди из тёплой караулки на подмену, ничего толком не объяснив. Сказал только, чтобы не пускал на объект посторонних пока идут взрывные работы и требовал пропуск. Хоть бы показал, какой он этот пропуск… Вот всегда у них так… ничего толком не объяснят и командуют…

– Я ж тебе русским языком говорю, – продолжал Алексей напирать, развивая наступление, – мой пропуск у бригадира плотников, Степана Петровича, на объекте. Иди сам и спроси у него, у Степана Петровича. Спроси: Круглов Алексей Сергеевич здесь работает? Он тебе ответит: здесь. Ты, надеюсь, Степана Петровича-то знаешь? Или ты и его на объект не пустил? Может быть, ты вообще никого сюда не пускаешь? Может быть, ты тут самый главный? Сам решаешь: кому приходить на работу, а кому нет. А? Чего молчишь?

Часовой не знал никакого Степана Петровича, он кроме своего комвзвода товарища Сидорчука и одного паренька – Петра Никишкина, с которым вместе мобилизовался, в этой Москве и узнать-то ещё никого не успел. И что ответить этому городскому парню он тоже не знал, смотрел с опаской, как тот от холода уже начал агрессивно притоптывать и подпрыгивать на месте.

– Почему главный? Я не главный… – боец, сам не зная зачем, начал оправдываться. – Меня тут поставили… Я стою… Сказали пускать по пропускам пока взрывы не кончатся. Я и пускаю…

– Ну вот и пускай, раз тебе сказали. Что-то я не слышу никаких взрывов.

– Может покажете всё-таки какой-нибудь пропуск, – жалобным голосом, уже ни на что не надеясь, попросил часовой. – Вдруг они ещё не кончились…

– Нет, служивый, ты всё-таки меня не понял. Говорят же тебе: у Степана Петровича… Цельный час с тобой потерял. За чей счёт простой списывать будем? За твой? Развёл тут саботаж, понимаешь! Хочешь сорвать важное правительственное задание? Саботажник! Я думаю, товарищ… Как тебя там?..

– Николаев, – обречённо сказал часовой. – Николай…

– Так вот, – продолжил Алексей, – я думаю, товарищ Николаев Николай, надо мне будет доложить о тебе кому следует. Как ты считаешь?

Тот послушно кивнул в ответ. Затем, шмыгнув конопатым носом, часовой сделал то, что ни один часовой никогда не должен делать на посту: он принялся рассуждать и более того – делать умозаключения.

«Велели никого не пускать и спрашивать пропуск, пока будут взрывать. А как узнать: кончили они уже взрывать или нет? Если кончили, то можно пускать? А если нет, то можно с пропуском? А если он с пропуском взорвётся? А пропуск должен всегда быть, или только когда взрывают? И кто вообще эти пропуска дурацкие придумал. Если человек говорит, что идёт на работу, значит он туда и идёт. Он же не дурак, чтобы под взрывы свою голову совать».

Айзек Азимов ещё не успел открыть три основных закона роботехники, но в примитивном мозгу Николаева они уже сами собой зародились, перепутались и вступили в противоречие с нечёткой инструкцией, полученной от разводящего. Алексей заметил в глазах новобранца суетливое метание посторонних мыслей и решил добить его решающим ударом.

– Да вон он! Сам Степан Петрович, – закричал Круглов и ткнул рукавицей в сторону стройплощадки. – Видишь, на брёвнах стоит. Видишь, рукой машет, чтобы я быстрее шёл. Ты что хочешь, чтобы он сейчас всё бросил, и сам к тебе с бумажками прибежал? Может, он и в ноги тебе поклониться ещё должен, как государю-императору? А я так думаю: лучше, наверное, ему сразу к твоему начальнику пойти, на тебя пожаловался, Николаев Николай! Чтобы тебя из Москвы прямиком в Сибирь служить отправили. Пешком. Китайскую границу охранять… Сейчас мы это быстро устроим, – сказал он и, сложив ладони рупором, прокричал. – Степан Петрович! Меня тут не пускают! Скажите там кому следует!

Мужчина в бушлате выпрямился, посмотрел в его сторону и махнул топором, на что-то показывая. От костров, разложенных для обогрева земли и людей, валил густой дым. Порывы ветра разносили его клочьями, и было не разобрать, что у них там происходит.

Человек с ружьём безнадёжно попытался согласовать между собой приказание разводящего, слова рабочего и обрывки собственных мыслей, но ни к чему толковому – кроме извечного русского вопроса: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?» – не пришёл. Да к тому же не в классической постановке Фёдора Михайловича, о котором он по малограмотности и не слыхивал, а в более простой, народной: «Да пошли они все… Мне тут, что, … больше всех нужно, что ли?».

И ответ не замедлил явиться. Сердце часового успокоилось, и голос его окреп.

– Ладно, – сказал красноармеец Николаев твёрдо, как мальчик решившийся наконец прыгнуть с крыши сарая в сугроб. – Идите себе уже. Сегодня так и быть пропущу… В порядке исключения… Но завтра, чтобы пропуск оформили… Проходите. – И он сделал шаг в сторону, открывая дорогу.

Мужчина с топором действительно оказался бригадиром плотников и самое удивительное, что его на самом деле звали Степаном Петровичем.

Как это часто случается в больших проектах, первое время на объекте царила полная неразбериха. Ещё вчера Петрович подал