Баночка эта была слишком ценной, чтобы оставлять ее дома. Когда находишь предмет исторической значимости, его лучше держать при себе. Где бы ни была Стиви, она всегда оставалась с ней: днем — запертая в шкафчике, дома — засунутая в сумку. Подальше от посторонних глаз. Время от времени девушка нащупывала бугор на рюкзаке, в том месте, где лежало ее сокровище, чтобы убедиться, что оно в безопасности.

Баночка была квадратной и красной, в нескольких местах зазубренной и по краям немного поржавела. На ней красовалась надпись: «Пакетики чая “ОЛД ИНГЛИШ”». Стиви открыла крышку. Та немного застряла, поэтому ее сначала пришлось подергать в разные стороны. Из нее девушка извлекла: белое перо, лоскут украшенной бисером ткани, потертый золотистый патрончик с мумифицированными останками красной губной помады, крохотную эмалированную коробочку для пилюль в форме башмачка, несколько листов из блокнота, черно-белые фотографии и незаконченный набросок стихотворения.

Эти заурядные предметы были первыми реальными уликами, появившимися в деле Эллингэма за восемьдесят с лишним лет. И в тот момент, когда Стиви их обнаружила, ее грезы о пребывании в основанном им учебном заведении рассыпались в прах.

Эллингэмская академия. Ее бывшая школа. Та самая Эллингэмская академия, куда она так мечтала попасть. И где пробыла совсем недолго. Та самая Эллингэмская академия, которая теперь стала прошлым.

В Питтсбурге никто толком не понял, что с ней там произошло. Все знали лишь, что она уехала в какую-то знаменитую школу, что позже там погиб парень, знаменитость YouTube, и что несколько недель спустя девушка вернулась домой.

Первым шагом на пути, который привел к тому, что ей пришлось уйти из школы, действительно стала смерть Хейза Мейджора. Но человека, подтолкнувшего родителей Стиви Белл забрать дочь из Эллингэмской академии, звали Жермена Батт, причем сделала она это совершенно случайно.

В школе у каждого был свой конек, для Жермены Батт такой слабостью стала журналистика. До смерти Хейза у нее был скромный сайт с небольшим количеством фолловеров. Но если ты избрал своим ремеслом новости, то смерть — замечательный бизнес. Не зря же говорят, «как кровь, так сразу на первую полосу». (Так говорят… Сама Стиви не была в этом уверена… Просто так говорят, и все. Это значит, что мрачные, кровавые, жуткие истории всегда выходят на первый план, и именно поэтому новости всегда скверные. Когда все хорошо, окружающим наплевать. Между словами «новости» и «плохие» всегда стоит знак равенства.)

Доконавший Стиви репортаж вышел через день после того, как она схлестнулась с Элемент Уокер по поводу создания шоу «Конец всего». Она знала, что Элли забрала компьютер Хейза и спрятала его под ванной в коттедже «Минерва». Знала и то, что Хейз не мог быть человеком, использовавшим пропуск, чтобы получить сухой лед, впоследствии его убивший. Шоу, сделавшее его знаменитым и обещавшее обернуться для него контрактом с киностудией, тоже писал не он. Это сделала Элли.

Вот что Стиви пыталась в ту ночь всем рассказать. Элли обвинили: сначала в «Минерве», потом в Гранд-Хаусе. А она исчезла из запертой комнаты. Неожиданно и без всяких объяснений. Фьють — и все. Прошла через стены кабинета Альберта Эллингэма, потом по потайному ходу и… улизнула. Неизвестно, куда.

Школа об этом не сообщала. Официально Элли ни в чем не обвиняли. Ее считали студенткой, сбежавшей из закрытого учебного заведения. Проблема лишь в том, что после смерти Хейза родители Стиви подписались на оповещения Google обо всем, что касалось Эллингэмской школы, и именно поэтому им на глаза попался пост блога «Правда Батт» о том, что Стиви расследовала гибель парня, в то время как потенциальный убийца разгуливал на свободе. Через два часа после выхода материала Жермены у Стиви зазвонил телефон, а через десять папа с мамой уже с ревом мчались по подъездной дорожке к Эллингэмской академии вопреки правилу о запрете посторонних автомобилей. Вечер выдался слезливый; весь обратный путь до Питтсбурга Стиви молча и непрерывно плакала, глядя в окно, пока не уснула. В следующий понедельник она вернулась в старую школу, где ее поспешно включили в какой-то класс.

Весь фокус сводился к тому, чтобы не думать слишком много об Эллингэмской школе: о зданиях, запахе, воздухе, свободе, приключениях и людях…

О людях — особенно.

Она могла отправлять сообщения друзьям: Джанелль и Нейту. В основном Джанелль. И именно Джанелль чаще всего их ей присылала, спрашивая, как она. Стиви могла отвечать только на каждое третье-четвертое, ведь писать ответ означало думать о том, как ей не хватало встречать Джанелль в холле, в общей гостиной, видеть по другую сторону стола. Как не хватало осознавать, что ночью, когда они спали, подруга была через стенку — та самая Джанелль, которая пахла лимонами или апельсиновым цветом и повязывала голову одной из дюжины цветных косынок, чтобы уберечь волосы, когда работала с промышленным оборудованием. Джанелль создавала небольших роботов наряду с другими устройствами и теперь мастерила какое-то мудреное устройство для конкурса Гольдберга. Из ее сообщений было ясно, что после отъезда подруги она проводила много больше времени в мастерской и намного серьезнее сблизилась с Ви Харпер-Томо. Джанелль жила полнокровной жизнью, желая, чтобы в ней присутствовала и Стиви, а та испытывала в душе холод, была далеко, и здесь, в этом торговом центре с рестораном быстрого питания «Сабвей», в сигаретно-пивной кафешке «Фанки Манки», ей все казалось бессмысленным.

Но у нее сохранилась жестяная баночка из-под чая, и пока она у нее была, было и дело Эллингэма.

Эту вещицу Стиви нашла в комнате Элли незадолго до ее побега. Установить ее возраст удалось по фотографиям в Интернете: она появилась на свет примерно между 1925 и 1940 годом, когда такой чай был популярен и продавался на каждом углу. Перо было дюйма четыре в длину и выглядело так, будто раньше украшало предмет одежды. Ярко-голубой лоскут ткани, обтрепавшийся по краям, украшали серебристые, синие и черные бусинки. Еще одна вещица на свалку. Сбоку на помаде красовалась надпись «КИССПРУФ» — надо же, с такой помадой можно было целоваться. Ее использовали, хотя и не до конца. Единственной стоящей вещью казалась лишь коробочка для пилюль — всего чуть больше двух дюймов в длину и пустая.

Об этих четырех предметах Стиви думала как об одном целом. Это были личные принадлежности, имевшие отношение к одежде или украшениям. Помада и коробочка для пилюль могли представлять определенную ценность. Скорее всего, они принадлежали женщине и представляли для нее что-то сокровенное. И что-то значили для того, кто сложил их в коробочку.

Следующие две находки, вероятно, были намного важнее. Во-первых, несколько фотографий парочки, изображавшей из себя Бонни и Клайда. Стиви смотрела на них, пока у нее не помутнело в глазах. Брюнетка со стрижкой боб. Парень внешне напоминал поэта лорда Байрона, фотографии которого ей как-то пришлось гуглить. Парень с девушкой написали о себе стихотворение. Но кто они были? Проблема заключалась в том, что списков первых студентов Эллингэмской академии в Интернете не обнаружилось. Их имена ничего не значили — они никогда не имели к делу отношения. Поэтому о них никто ничего не печатал. Стиви обыскала весь Интернет и проштудировала ветки всех форумов, которые посещала в связи с этим делом. Сразу после совершенных преступлений и в последующие годы несколько студентов заявляли о себе, давая показания или интервью. Одной из тех, кто мелькал больше всех, была Гертруда ван Куворден, светская девица из Нью-Йорка, объявившая себя лучшей подругой Дотти Эпштейн. После похищения она неделями давала слезливые интервью. Во всем этом не было ровным счетом ничего полезного, чтобы идентифицировать персонажей на фотографиях.