«Однажды ты не вернешься, – говорила она Леони. – Еще один бой – и ты покойник». Но Джо превратился в алгоритм и действовал где-то далеко, в операторном пространстве. Он выбирал новые бивни из каталога и настраивал гликолитические системы. Он ее не слушал.

«О Джо, ну это же правда, – говорила она ему. – Еще один бой…»

* * *

Лив Хюла иногда наблюдала за ракетами.

Перед рассветом они с толстяком порою стояли у окна вместе и глядели, как пара тупоносых грузовозов бронзового цвета взлетает с корпоративной верфи. Затем из военных шахт на ярко-белой черте фреймодвигателя воспарил K-рабль. Омытого белым светом лица Лив Хюлы коснулось больше тепла, чем она могла ожидать. К тому моменту Тракт Кефаучи в небесах уже побледнел – перекошенная к востоку бледно-зеленая арка ложного рассвета. Вскоре налетит бриз и, пронесшись по узкой трубе Стрэйнт-стрит, раздует пожары, от которых по Зоне Явления стелется тяжелый дым. Это и послужит истинным сигналом к побудке для жителей города. Лив Хюла и толстяк, который называл себя Антуаном, смотрели, как ножницами режет небеса K-рабль.

– Ты на таких летал, Антуан? – поинтересовалась она.

Моргнув, он отвернулся.

– Не надо так, – выдавил он. – Не надо так издеваться.

Тут вернулся Вик Серотонин – быстрым шагом, поминутно озираясь. Вид у него был такой, словно утречко уже принесло ему дурные вести. Лицо его побелело, по одной щеке тянулась кровоточившая царапина. Казалось, что совсем недавно Вик плюхнулся в маслянистую воду; один рукав его габардиновой куртки на застежке-молнии был оторван от плеча – будто за него кто-то пытался уцепиться при падении, тут же решила Лив Хюла, хотя сама не поняла почему.

– Господи, Вик! – воскликнула она.

– Дай мне че-нить выпить, – потребовал Вик Серотонин.

Проделав полпути по залу до барной стойки, он переменил решение и осел за ближайшим столиком. Тут из него будто и дух вышел вон. Несколько теневых операторов отцепились от потолка и стали его изучать; он глядел сквозь них.

– Вот дерьмо-о-о! – протянул он тихим изумленным голосом. Спустя некоторое время дыхание Вика успокоилось.

Толстяк при виде Вика позабыл свои печали, подтянул стул и принялся Вику что-то рассказывать, да с таким азартом, что туша Антуана, колыхаясь, облекла собой край столика. Говорил он негромко и настойчиво, и слышны были странные слова вроде «entradista»,[2]«тяжелый рентген», «Эд Читаец». Вик посмотрел сквозь него и произнес:

– Заткнись – или я тебя пристрелю где сидишь.

Толстяк уныло оглянулся. Он говаривал, что в этом баре ему ничего не нужно, кроме шанса, и Вик такой шанс предоставить обязан. Он пытался сдержать слезы.

– Прости, – сказал Вик, думая о чем-то другом, а когда Лив Хюла принесла ему напиток со словами: «„Блэк Харт“, Вик, как тебе и нравится», он едва узнал севшую с ним за столик хозяйку.

– Дерьмо-о-о! – повторял он.

– Вик, а где та фифа?

– Не знаю, – ответил он.

– Только не говори, что ты ее там бросил.

– Она сломалась и кинулась бежать. Она где-то в ореоле. Антуан, а ну марш к двери и глянь, есть ли кто на улице.

– Мне нужен один-единственный шанс, – ответил толстяк, – как-нибудь приспособиться…

– Антуан, да етить твою мать!

– Никто этого не понимает, – продолжил Антуан.

Серотонин открыл рот, желая что-то ответить, но потом, казалось, напрочь позабыл про Антуана.

– Я никогда не видел, чтобы так паниковали, – сказал он. Покачал головой. – Ваще непохоже было, что мы там, унутрях. Утречко скверное, но не настолько же скверное, блин! – Он допил ром и отставил бокал. Лив Хюла не взяла его, но перехватила запястье Вика.

– И насколько же скверное? – спросила она. Она не собиралась оставлять его в покое, пока он ей не скажет.

– Там движняк, – признался он. – Я и похуже видал, но обычно – дальше.

– Вик, где она?

Он рассмеялся. Он слишком часто упражнялся в таком смехе.

– Я же тебе говорю, – устало отвечал он, – где-то в ореоле. Мы дальше не пошли. Она пустилась бежать между домами, я только и видел шелковую юбку да эту придурочную шубку, а потом ничего больше. Она еще выкликала там кого-то, когда я на это дело забил и свалил. Лив, принеси мне еще выпить, п’шта я ни хрена не соображаю.

– Ты за ней не пошел, Вик, – проговорила Лив Хюла.

Он уставился на нее.

– Ты остался там, где было безопасно, позвал ее для приличия пару раз, а потом пошел домой.

– Вик бы никогда так не поступил! – запальчиво воскликнул толстяк. – Никто не вправе говорить, что Вик бы так поступил! Эй, Вик! Ну скажи ей, что ты бы никогда так не поступил!

Он вскочил со стула.

– Я пойду на улицу и посмотрю, как там дела, по твоей же просьбе. – И – Лив Хюле: – Плохо ты знаешь Вика Серотонина, если думаешь, что он на такое способен!

Когда толстяк исчез, Лив Хюла вернулась к барной стойке и налила Вику еще рома «Блэк Харт»; Вик меж тем сидел, закрыв лицо руками, как человек, который очень устал от жизни и не видит в ней никакого дальнейшего смысла. Лицо его казалось теперь старше прежнего. Печальное, обвисшее, а в синих глазах – мольба, которой суждено однажды поселиться там навсегда.

– Ты же не знаешь, как там, – ответил он.

– Конечно не знаю, – сказала она. – Лишь Вику Серотонину это ведомо.

– Там улицы перекошены, наехали друг на друга, все меняется каждую минуту. География не фурычит. Там ни одной нормальной архитектурной детали не осталось, блин! Сойдешь со знакомого маршрута – все, считай себя покойником. День и ночь воют бродячие псы. Там все пытается удержаться на плаву.[3]

Она не собиралась отпускать его в таком настроении.

– Ты же профессионал, Вик, – напомнила она ему, – а они – клиенты. Вот еще порция, если хочешь.

Она облокотилась на барную стойку.

– Это ведь ты должен держать себя в руках.

Его это, казалось, удивило. Он одним глотком высосал ром, лицо его снова приобрело естественный цвет, и они поглядели друг на друга слегка дружелюбней. Но он не закончил.

– Эй, Лив, – спустя пару минут проговорил он мягко, – а вот какая разница между тем, кто ты есть, и тем, что ты видишь? Хочешь знать, каково там? Факт тот, что все эти годы пытаешься изменить это место, а потом – догадайся что? – оно начинает проделывать с тобой то же самое.[4]