Задумался. Вспомнил фильм, который видел несколько лет назад, – что-то вроде ужастика-фантастики. Там Бандерас поймал хулигана, пытавшегося изнасиловать его дочь или жену – уже не помнил, кого именно, – так этот самый Бандерас оказался талантливым пластическим хирургом. Взял и сделал злодея бабой, один в один похожей на покойную жену. И трахал ее. Пока та (тот!) не осердилась и не всадила в маньяка несколько пуль. Может, тот самый случай?!

Решил – глупости это все. Кому он, на хрен, нужен, спивающийся мент, не влияющий ни на что, кроме своего пропавшего члена?! (Ой-ей… о-е-ей!) Кто мог его ТАК ненавидеть, чтобы нанять дорогого хирурга и сделать из него бабу? Да если бы хотели – просто прострелили башку в подъезде, и все тут! Да и злодеи у него мелкие – все какие-то дебоширы, убийцы по-пьянке, воришки да проститутки – ну кто будет искать такие сложные пути отомстить клятому оперу? Перо в бок – и поехал Сережа на кладбище.

Смешно – Гасан-арбузник нанял бы киллера-хирурга, чтобы сделать из мента бабу! Нарочно не придумаешь! Нет, этот вариант отпадает. Тогда что?

Сергей снова улегся на лежанку и стать ощупывать свое тело, изучая его сантиметр за сантиметром, благо что уже прилично рассвело – видны все углы этой собачьей будки. Хотя – на что тут было смотреть?

Деревянный топчан, грубый, крепкий, доски засалены, даже прикасаться противно. Пол земляной – выметен чисто. Ящик в углу – надо понимать, стол. Рядом с ним закопченные камни – очаг? Одеяло из непонятной грязной ткани, что-то вроде матраса. Как там раньше называли? Тюфяк? Сергей никогда такого не видел – внутри или солома, или трава.

«Все воняет, и… о Боже! Насекомые! Вши, клопы! Бррр! Гадость какая! И воняют… Кто там говорил, что клоп пахнет коньяком? Тьфу! Коньяк пахнет клопом! Впрочем, какая разница, что чем воняет? Вся моя жизнь воняет. А сейчас пришла к закономерному концу. И сдохну бабой! В грязи!»

На глаза Сергея навернулись слезы, и он чуть не зарыдал от отчаяния, что, в общем-то, было для него нехарактерно. Плакал он в последний раз лет двадцать назад, когда умерла мать, которая воспитала его без отца, сгинувшего где-то на просторах огромной страны.

Сгинувшего для семьи – так-то он был живее всех живых, просто жена и сын стали ему не нужны. Сергей его нашел, даже письмо написал. Ответное письмо повествовало о том, что у «папы» теперь другая семья и ему нет дела ни до твари-жены, ни до «сынка», скорее всего прижитого от соседа. Потому предлагалось больше не писать и забыть его адрес.

Сергею хотелось навестить папу и навешать ему люлей. Как выпьет – так и хотелось. Но приходило похмелье, а вместе с ним осознание, что это был бы путь в никуда. Не понятно куда – в народное хозяйство, на маленькую, убогую зарплату. И планы мести таяли сами собой. Да и смог бы он отлупить родного отца, даже такого поганца? Может, и смог бы, только вот пробовать не стал.

«Итак, обследуем – чего мне там соорудили эти твари? Худой. Рост… Как они рост уменьшили? Сто восемьдесят пять было! А тут хорошо, если сто семьдесят. А с чего я так решил? Может, такой же рост остался? Нет – точно меньше, точно! Тьфу! Ни хрена не точно! А вот кость тоньше, это – да. Лапы у меня больше были, а тут – бабские руки! Бабские сиськи! У меня – сиськи! Хорошо хоть не вымя, как у этой актриски… Как ее? Андерсон? Ходил бы, тряс шарами! Ох, шары, мои шары! Твари! Доберусь я до вас! Худой… худая? Жиру нет совсем. Ребра торчат – не кормили? Ну – когда переделывали! Интересно, сколько времени прошло? Чтобы сделать из меня бабу, нужны месяцы. Тьфу! Ничего не понимаю – ну кому понадобилось?! Пупок… а что ты ждал? Что пупок исчезнет?

Ох… ЭТО! Гадость!

А чего гадость-то? Когда ты туда совал – гадостью не было?

Так другое ведь дело! Совсем другое! Вот тебе, Сажа, и наказание. Сколько ты баб перепортил? Сколько обманул, клялся в любви? И это когда женат был! А вот теперь побудешь бабой!

Что-то у меня приступ самобичевания, как после бутылки виски. Выпить бы сейчас, мозги бы и прочистились.

Ага – допился уже!

Пошел на хер, внутренний голос! Без тебя тошно. Ладно, согласен – допился. И что? Что делать? Скажешь? Чего молчишь-то? Только и умеешь нести всякую хрень. Худо мне. Ох, как худо! Поспать, что ли? Только как? На клопах? Вшей кормить? Бррр… Как тот жмурик-бомж, что заставили вывозить. А по шее вши… Хорошо Васька Музгин на дороге попался. Раз ты участковый – вези трупешник в морг! Я-то соль земли, опер, мне Заратустра не позволяет! Откуда это? Где я слышал про Заратустру? А! Васька же и сказал!

На море пойти? Волосы не разодрать! Грязные, засаленные!

Ничего по логике не бьется – если из меня сделали бабу, то почему я такой грязный, засаленный?

Подожди-ка, подожди… А разговор с мужиками? Тогда бухали десятого ноября! Чуть не подрались – нашим парням только подкинь дровишек, то есть – религиозную тему, и все – жди мордобоя. Но это все не важно, важно то, что говорили о переселении душ. Что после смерти тела души куда-то там улетают, вселяются в другие тела и проживают жизнь заново, нарабатывая карму. И если ты был сволочью, значит, в следующем воплощении будешь полнейшим козлом. В прямом смысле слова – в козла можешь вселиться!

Вот только закавыка одна – души не помнят, кем они были. Вернее, почти не помнят. Редкие-редкие уникумы помнят обрывки прежних жизней. А все остальные – нет. А что, все хорошо укладывается в схему. Я вел себя плохо, бухал, занимался поборами, обманывал, ловчил, жене изменял. И вот результат – я вшивая, вонючая, помойная баба!

Ахренеееть! Только и скажешь… И значит, мне нужно прожить эту жизнь праведно, потом сдохнуть, чтобы возродиться в новом, замечательном теле. Ништяк? Какой там ништяк – полный стрем!»

Сергея вдруг охватила ярость – безумная, ищущая выхода, шипучая и злая. Он с размаху саданул по топчану, больно ушиб руку, скривился и затих, прислонившись к стене клетушки. Потом бессильно упал на постель и мгновенно отключился. Он спал, не обращая внимания на укусы насекомых, зуд грязного тела и вонь, идущую от старого тряпья и от него самого, бывшего опера, а теперь твари, которой предназначено судьбой сгинуть на улице, удобрив чернозем, политый нечистотами.

* * *

– Эй! Санги тон вон акр тумато бока! Зидиш так? Пастро! Тум! Тум!

Сергей открыл глаза и недоуменно уставился на девчонку, стоявшую перед его «постелью», – лет семнадцати-двадцати, нечесаная, лохматая, шея в следах укусов. На лице здоровенный, уже начавший желтеть фингал, а в глазах смешливое возмущение.

– Тум! Боката сарана фукра!

– Сама фукра! – пробормотал Сергей, хлопая ресницами, и тут же осознал то, что с ним случилось ночью. Сел на топчане и воззрился на девицу, стоявшую над ним, уперев руки в бока.

– Ты кто такая? – спросил он хрипловатым голосом и тут же поежился – голос звучал тонко, по-женски, впрочем – как ему еще звучать? Баба! Он – баба!

– Жоса танак курдак! Тум! Сарана фукра…

– Еще раз выругаешься – пилюлей получишь! – догадался Сергей и уперся взглядом в «свои» расцарапанные коленки. Они были худыми, а то, что к ним прилагалось, – жилистое, мускулистое, как у гимнастки или прыгуньи в высоту.