учёного я узнала, что такое быть услышанной. Но Василий Астрович, поражал не только всем этим. От этого человека просто исходила какая-то особая атмосфера преданности науке, бесконечного энтузиазма и заражающей одержимости своим делом. И, конечно, он умел передать ее и другим. Каждое утро во время прямого восхождения светил он проводил экскурсии к местам исследований, читал популярные лекции и отвечал на вопросы ребят. Нередко на эти экскурсии стягивались обитатели многих ближайших планет, ведь у В. А. был настоящий талант популяризатора. И кроме того, я, конечно, не могла не обратить внимания на сходство состава пород Марса-4 с камнями Салатовой планеты. Это впоследствии предопределило всю мою научную судьбу и мой интерес к квазАроведению. В. А. пригласил меня в новую экспедицию, на следующий год, но ей не суждено было состояться, из-за Звёздной Войны. Весь наш институт (впоследствии переименованный в ГИК) вынужден был отправиться в эвакуацию, и о камнях Салатового круга на 4 года пришлось забыть. В 34 г. кончилась война, а уже в 35 разведки в λ-Слона возобновились. С ними связан ещё один важнейший период работы и творчества В. А., занявший в общей сложности 10 световых лет и которому он сам отдавал очень много. Дело в том, что звёздную систему Марса-3 предполагалось тогда утопить в гигантской чёрной дыре, и наш отряд был отправлен туда проводить экстренные спасательные работы. Работы предстояли беспрецедентные по масштабу – предполагалось пробурить весь Марс в поисках следов жизни. Экспедиция не могла ограничиться одним только штатным составом, вследствие чего ЛКБД направили к нам на работу проходящих тогда заключения в лагерях космических преступников. Интересно, что больше всего среди них было так называемых «возрождённых отцов» – исторических личностей, которых удалось вернуть к жизни методами генетической биологии. Легко представить, в каких непростых условиях Василию Астровичу тогда приходилось работать. Всей этой буйной братии (а среди них были: Гитлер, Чикатило, Чингисхан, В. Путин), которая и так довольно эксцентрично себя вела, очень непросто было объяснять, что нужно делать. За каждым из них был постоянно приставлен конвой из сотрудников ЁКЛБД (на вышках) и на лбу у каждого постоянно горела красная лазерная точка. Все это я рассказываю, потому что сама испытала это на себе, когда приходилось подходить к ним и по нескольку раз объяснять, что делать. В это время красная точка со лбов очень сильно била в глаза, и мне каждый раз приходилось щуриться или закрываться, выслушивая от них разные комментарии в мой адрес. Но даже для этого контингента В. А. проводил лекции и экскурсии по выходным, и многие заинтересовывались. Все же остальное время они как вместе, так и по отдельности довольно вульгарно себя вели, по ночам постоянно покидали лагерь одной толпой, спускались в первый попавшийся кратер, разводили костёр и начинали петь песни. Употребляли запрещённые в экспедиции напитки. Примечательно, что большинство женского состава корабля, особенно первокурсницы, нередко пытались на такие «вечеринки» попасть, уже после отбоя, в связи с чем были остановлены и возвращены в лагерь патрульными робокопами.

В это время В. А. и так уже перегруженному вдоль и поперёк – предлагают возглавить главный музей землян – третью планету от их звезды. Это значит, что вся экспедиция (поскольку на Земле, как начальник, он должен был находится каждый день по несколько часов) ложилась на плечи его жены – Ц. Р. Хайло и А. Т. Уткина, его заместителя. И как и в прошлые разы у В. А., по сути, просто не могло быть другого выбора в то время, когда наукой и культурой нашей звезды руководила та взбалмошная, безбрежная женщина. В течение тех 10-ти лет ему довольно часто приходилось отлучаться с Марса, занимаясь планетой, с которой он будет связан до самых поздних дней.

Земля в то время явно нуждалась в реорганизации, многие фонды требовалось значительно обновить. Здесь и пригодились упомянутые выше строгость и как бы отчужденность от внешнего мира Василия Астровича. Интересно, что с приходом нового начальника ссоры в коллективе прекратились. Новые CCLXVXXII-е Олимпийские игры на о. Хабла выпали на 4037 год. Возможно, это было связано и с тем, что в музее многие сотрудники, как это бывает, привыкли сплетничать друг на друга начальству, а В. А. этого не любил. В связи с назначением на эту должность ему приходится сделать последнюю уступку властям – написать унизительную статью «Чёрные дыры экономики сплошных сред в работах партийных деятелей Левого Вектора» (4036). Написание ее далось В. А. в крайней степени непросто. Дневниковые записи показывают, что он находился в пограничном межжизненном состоянии, и речь шла о его дальнейшем функционировании или нет как кибернетического организма..

Последний период жизни и научного творчества В. А. связан с возвращением к теме родного Плутона. В 57-м году на основе коллекций и фондов Третьей Планеты выходит его наполовину учебная книга «Край, прохладный для ног. Астрологические исследования на Плутоне» (издание «Лунный сокол»). В последующие годы будет написан ещё ряд работ (Трехмерная кожа Вселенной в русле мегалактической дерматологии скопления Девы, 4061; Бульонные пертурбации на совещании, 4068; Загруженность трафика как одна из проблем путешествий во времени на машине, 4075). Под его руководством защитили диссертации и стали кандидатами наук известные учёные, виднейшие специалисты и по сей день в своём направлении (В. Д. Псицин, Б. Т. Милкивэй, Р. Х. Нетушкин). Велика его роль и в написании моей докторской. В частности, был один очень щепетильный момент, когда за несколько дней до выхода автореферата, от меня потребовали изменить тему работы. По сути мне предстояло переписать всю диссертацию по новой за три дня. А предыдущую – выбросить в мусорку. Я пришла к В. А. разбитая, как кирпич, выпустила щупальцы и сказала, что не знаю, что делать. Он предложил успокоиться и для начала съесть мою предыдущую версию, но я не хотела. Мне было ее так жаль. Когда же я съела, то поняла, что несмотря на всю сладость ее, как дессерта, мне очень горько за то, что ее не стало. И тогда я заплакала. И сказала, что ничего больше не буду писать никогда.

Следующие несколько минут, видимо, прошли в молчании. В. А. надеялся, что я успокоюсь и возьму себя в щупальцы или хотя бы в руки, но я не переставала. Мне становилось все тяжелее и тяжелей, а мои вещества, которыми я реву, начали искривлять пространство и время. Нас могли бы услышать из фратрии. Тогда В. А. резко встал, придвинул своё лицо ко мне максимально близко