Впрочем, сейчас дело не в этом. Предстоящая задача была известна ему пока только в общих чертах. Приказ, как обычно, короткий и туманный, гласил, что осужденного следует доставить в Канзас для дальнейшего отбывания срока, причем обходилось это американскому народу в двадцать пять центов за сутки. По какой причине нельзя было держать убийцу в тюрьме Левенуэрта, приказ не сообщал, да это и не важно. Ривлин достаточно долго занимался своей работой, чтобы понимать тонкости, которые не упоминались, но были существенными: человек совершил убийство и просидел в тюрьме недостаточно долго, чтобы нрав его смягчился.

С лестницы донесся звук глухого удара и негромкое ругательство. Ривлин инстинктивно схватился за рукоятку револьвера. Еще один удар, потом еще. В завершение последовала целая очередь проклятий, и охранник сполз по деревянным ступенькам к основанию лестницы.

Пыль от его падения еще не улеглась, когда странное голубое видение замерло прямо перед Ривлином. Длинные темные волосы заплетены в толстую косу, кокетливые колечки обрамляют маленькое овальное лицо, а до невозможности голубые глаза широко распахнуты. Блузка от самого ворота разорвана так, что приоткрывает молочно-белую грудь. Этакая красавица — и в наручниках!

Ривлин покачал головой.

— Вы мисс Ратледж?

Девушка смерила его дерзким взглядом с головы до ног, и ее оценка была столь же быстрой, как его собственная. Она не ответила, но выпрямила спину и вздернула подбородок. Наручники сковывали ее руки спереди, и она могла бы захватить ворот блузки, однако стержень между железными кольцами не давал возможности застегнуть сохранившиеся пуговицы. Итак, она горда и в немалой степени наделена чувством собственного достоинства. Даже глубоко въевшаяся грязь не могла скрыть того, что заключенная хороша собой. Ривлин стиснул зубы. Вот уж не думал, что когда-нибудь признает преступницу красивой.

— Эта маленькая сучка — бессердечная убийца.

Ривлин посмотрел на охранника, уже несколько раз безуспешно пытавшегося встать. Нос страдальца был расплющен, кровь стекала по губам и капала с подбородка. Сопоставив состояние одежды заключенной с физиономией стражника, Ривлин легко представил себе, что произошло на лестнице.

— Какая бы она ни была, — ровным голосом проговорил он, — если ты только тронешь ее еще раз, я тебя пристрелю. Подписывай сопроводительные бумаги, да поживее.

Мадди с удивлением посмотрела на грозного конвоира — его плечи оказались даже шире, чем ей представлялось с высоты третьего этажа. Глядя на него из камеры, она не могла увидеть лицо под широкополой шляпой, зато сейчас у нее появилась такая возможность. Твердые и четкие черты, загорелая кожа, темные пряди волос, на щеках щетина. Но больше всего ей сказали о нем глаза — темно-карие, с золотыми искрами, они ничего не упускали из виду; в них отражались проницательный ум и холодная твердость, а также неукротимая воля к действию.

Охранник кое-как встал на ноги и захромал к своему столу; Мадди повернулась и отступила на шаг, чтобы одновременно видеть обоих мужчин. Представитель закона стоял молча и держал ладонь на рукоятке револьвера, пока тюремщик доставал перо и чернильницу. Он нацарапал свою подпись внизу последней страницы, передвинул бумагу по столу по направлению к Ривлину и предупредил:

— Ты лучше к ней спиной не поворачивайся.

Ривлин снова усмехнулся уголком рта и спросил:

— Где у вас вещевой склад?

— Через плац, среднее здание.

— Я должен получить ключ к ее наручникам. — Ривлин протянул руку; когда ключ был ему вручен, он сунул его в карман брюк и коротко кивнул. — Весьма обязан за помощь.

Голос у него был низкий и ровный, но за каждым словом будто слышались раскаты отдаленного грома. Он повернулся к Мадди, и ее сердце тревожно забилось. Когда Ривлин сделал шаг вперед, ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы не попятиться, — он был больше чем на голову выше и по меньшей мере на сотню фунтов тяжелее. Если бы ей пришлось бороться с ним, она бы явно проиграла сражение. Мадди старалась не обращать внимания на бешено колотящееся сердце. Поздно прикидываться хрупким и нежным созданием — надо быть готовой к отражению возможного нападения.

Ривлин убрал ладонь с рукоятки револьвера и, взявшись за перемычку между кольцами наручников, молча двинулся вперед, таща Мадди за собой.

Сперва она покорно шла за ним, потому что выбора у нее не было, затем, решив создать ему побольше трудностей, откинулась назад. Теперь ее ноги волочились по полу, но результатом такого сопротивления оказалось лишь то, что Ривлин сильнее напряг мускулы плеч и крепче ухватился за перекладину наручников. Усилие не стоило ему особого труда, что весьма разочаровало Мадди.

— Вовсе незачем тянуть меня, как вьючное животное, — проговорила она сквозь стиснутые зубы. — Я вижу, куда мы направляемся, и вполне в состоянии добраться туда собственными силами.

На самом краю крыльца конвоир остановился и медленно повернулся.

— Не пытайтесь бежать, Ратледж.

Прежде чем ответить, Мадди окинула взглядом двор и окружающую его высокую стену.

— Куда бы я могла убежать? — Она высоко подняла брови. — И как далеко мне удалось бы уйти?

После достаточно долгого раздумья Ривлин отпустил ее руки и, отступив в сторону, коротким жестом указал на здания с противоположной стороны двора.

— После вас… мэм.

Мадди заметила паузу перед вежливым обращением и поняла, что таким образом этот человек намеревался унизить ее. Неужели он всерьез вообразил, будто сможет причинить ей боль?

Пренебрежительно усмехнувшись, Мадди ступила с крыльца на землю — из тени на солнечный свет. Первые за два года лучи, упавшие ей на плечи, повергли ее в смятение, и она была вынуждена поднять скованные руки, чтобы заслонить ими глаза.

Ведя лошадей на поводу, Ривлин шел чуть позади заключенной, внимательно наблюдая за ней. Башмаки были ей сильно велики, и потому она слегка волочила ноги. Попробуй она бежать — споткнется на первых же шагах, если не сбросит обувь и не припустит прочь босиком.

Как и во всех случаях, когда ему приходилось сопровождать заключенных, Ривлин старался сразу определить, какими возможностями в состоянии воспользоваться его подопечная, пока он не распрощается с ней. Она носила вылинявшие хлопчатобумажные брюки на несколько размеров больше, чем нужно, причем без пояса, которого заключенным не выдавали из опасения, как бы кто-нибудь из них не повесился. Брюки держались только благодаря плотно засунутой в них кофте, которая тоже была ей чересчур велика, и потому женщине пришлось закатать рукава, чтобы они доходили только до запястий. Роста она была выше среднего — как прикинул Ривлин, примерно пять футов шесть дюймов — и хорошо сложена. Преступница определенно не принадлежала к числу женщин-кошечек — он своими глазами видел, что у нее хватило сил расквасить физиономию тюремщику и спустить его с лестницы. Несмотря на свой пол, она держалась с той же уверенностью в себе, что и профессиональные бойцы.