Алан критиковал Фромма за непонимание как исторического генезиса лозунга “Да здравствует смерть!”, так и его значения. Он снял с полки “Отверженных” Виктора Гюго и продемонстрировал мне отрывок, где описывались толпы, отстаивавшие Парижские баррикады 1832 г., и кричавшие “Да здравствует смерть!”. Он заставил меня посмотреть два текста Маркса от 1848-го г., “Классовая борьба во Франции” и “18 Брюмера”. Он подчеркнул, что более поздняя работа начинается со знаменитого наблюдения о повторении истории самой себя — в первый раз как фарса, а во второй раз как трагедии, — и, согласно Алану, именно это и произошло в Испании во время гражданской войны. Затем он вытащил “Конец истории и последний человек” Фрэнсиса Фукуямы и привлек мое внимание к цитате в начале главы 13 из Гегелевской “Феноменологии”, относительно диалектики хозяин/раб. Алан пробормотал, что даже такой правый кретин, как Фукуяма, продвинулся гораздо глубже в своем поверхностном чтении Гегеля, чем Фромм.

Алан в ярости расшвырял по комнате несколько книжек Фромма, отвергая их и их автора за игнорирование смерти Сократа, как акта самозаклания, которое дало рождение западной философии. Алан настаивал, что любой философ или оккультист, достойный своего статуса, может сказать тебе, что смерть — дополнение к жизни, точно как жизнь — дополнение к смерти, и что мы только начинаем жить в смерти. Способность воображать нашу собственную смерть не только делает нас людьми, она может еще сделать нас богоподобными. Фромм воображал, что он — марксист, — и по-прежнему полностью игнорировал то, что Гегель говорил о смерти. Заметив дальше, что даже Норман О. Браун предпочтительнее Фромма, Алан поднял свою куртку и предложил выйти на улицу где-нибудь перекусить.

Мы направились в “La Bonne Baguette” и съели там французский луковый суп с хлебом. Алан пил эспрессо, я каппучино. Я спросила его, много ли людей он знает в Абердине. Он ответил, что никого, и что я была первым человеком, с которым он подружился, успев пробыть в городе лишь пару дней. Тогда я захотела выяснить следующее: если Алан никого не знал, то кого он привел, чтобы трахнуть меня. Он заявил, что меня трахал Дадли. Дадли? Дадли Стояк. Кто такой Дадли Стояк? Чревовещательская кукла, которую я видела в спальне. Алан привез ее из Лондона. Я сказала Алану, чтоб он не нес околесицу. Алан тогда спросил, смогу ли я поверить в то, что он просто вышел и подцепил на улице какого-то двадцатилетнего мальчика. Я нашла эту идею очень сексуальной. Я почувствовала, как мои трусики становятся влажными.

Перекусив, мы пошли в “Принц Уэльский”. Там мы встретились с несколькими моими знакомыми парнями. Алан захотел уйти после первой же пинты. Гарет сообщил мне, что провел весь день, работая над эссе. Алан вставил, что в трудах проливаются как сперма, так и чернила. От семени к семантике. Он намекал на то, чем мы занимались после ланча. Мы заглянули в “Голубую Лагуну”. Нам помахали Сьюзи и Джил, приглашая за их столик. Сьюзи только что разошлась со своим бойфрендом, а Джил пыталась дружески поддержать ее. Мы решили посидеть с ними какое-то время. Алан спросил меня, западала ли я когда-нибудь на другую женщину. Я ответила отрицательно. Тогда он спросил, читала ли я “69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой” К. Л. Каллана. И снова мой ответ был отрицательным.

Вскоре Сьюзи и Джил оказались втянуты в нашу беседу. Треп в основном шел о фильмах и книгах, но каким-то образом разговор стал серьезным. Джил сказала, что Линн Тиллмэн была лучшей из современных авторов, которых она читала. Алан заметил, что “лучший” — совершенно неподходящий термин по отношению к литературе. Затем он заговорил о нескончаемой и неумышленной деконструкции литературной формы Ангусом Уилсоном. Согласно Алану, путем воспроизведения безусловно банального набора ценностей Уилсон был способен иллюстрировать то, о чем он был не в состоянии заявить — об отсутствии основополагающих принципов знания. Провал между тем, что Уилсон намеревался сделать, и тем, что он действительно сделал, обнажал литературный дискурс этого произведения — басни без начала или конца, заранее предполагавшей своим происхождением мифологическое превосходство над другими текстуальными формами. Ангус Уилсон и Уильям Макгонагэл были двумя единственными писателями, которых Алан мог без колебаний рекомендовать каждому, кто допытывался его мнения по вопросу, что нужно читать.

Я пошла в туалет вместе с Джил. Она подслушала, как Алан ранее сказал мне, что хотел бы позабавиться с ней. Джил решилась предложить мне расстегнуть ширинку Алана и вытащить наружу его член, так чтобы она смогла его хорошенько рассмотреть. В тот момент ее предложение показалось мне хорошей идеей. Мы вернулись и снова сели за столик. Алан соблазнял Сьюзи, запустив свою руку ей в трусики. Я положила руку на его промежность, спустила молнию на его джинсах, и вытащила наружу хуй. Он был мягкий и обвисший, но быстро начал твердеть в моей руке. Джил погладила эрегированное орудие Алана и оно выскочило из моей ладони. Мы рассмеялись и убрали фаллос с глаз долой. Я волновалась, мог ли кто-нибудь за пределами нашего маленького круга заметить, что я вынимала его. Джил предложила нам пойти к ней. Все согласились, так что Алан купил немного пива навынос и мы отчалили.

Джил снимала квартиру с девушкой по имени Карен. Ее соседка спала. Мы были пьяны и продолжали пить из взятых навынос банок. Алан попросил Сьюзи заняться со мной сексом на ковре. Раздеваясь, я попросила Джил спустить с него штаны и сделать ему минет. Я лежала голая на ковре напротив газовой плиты, прижимая к груди Сьюзи и водя руками по ее спине. Поглядела на софу. На Алане осталась его рубашка, но ниже пояса он был обнажен. Джил водила языком вверх и вниз по его копью. Алан потягивал из банки с лагером и, не отрываясь, смотрел на меня. Я сунула руки между ног Сьюзи. Она была мокрой. Я попробовала пальцем ее клитор, затем плавно скользнула им в ее теплую пизду, такую знакомую и близкую по ощущениям, как старый друг. Сьюзи кончила, увернулась от моей руки и принялась вылизывать меня.

Я снова глянула на Алана. Он был возбужден. Он вытащил свой член изо рта Джил, прошел к камину и расставил ноги Сьюзи. Та подняла свою голову и выдохнула от удовольствия, когда он вошел в нее. Затем она опустила голову и продолжила лизать мои прелести. Джил сняла с себя трусики и задрала юбку. Она подошла ко мне и села на мое лицо. Я разделила ее мясистые занавеси своим языком. Она была теплой, влажной и пахла гиацинтами. Оргазм взорвался в центре моего мозга и рябью прошел через мое тело. Я была беспомощной, счастливой и отъехавшей. Я вымазала мое лицо в секрециях Джил. Она поднялась. Алан все еще трахал Сьюзи. Джил оттащила Алана от холмика вожделения, толкнула его лицом вниз на пол, перевернула. Стимулируя его эрекцию своими влажными губами, она затем начала двигаться по спирали.

Из спальни появилась Карен, вялая спросонья. Она надела на себя ночнушку, но под ней ничего не было. Я крикнула, чтобы она села на лицо Алана. Она заколебалась. Я повторила команду, и она сделала так, как ей было сказано. Сьюзи по-прежнему лизала меня, и я испытала еще один оргазм, когда смотрела, как Карен садится на корточки над Аланом и опускается вниз. Я уставилась в потолок, мысли несло течением по морю слов, узор на ковре отражался в белой краске, поблескивающей в восьми милях над моей головой. Я была полусонной от алкоголя и секса. Я задремала, потом внезапно проснулась. Алан собирался уходить. Я сказала ему подождать, пока я оденусь. Я хотела пойти с ним.