не оглох.

ДЕРЖИСЬ, ГОРЛОВКА!

Не сдаётся зима, и осколки пронзают сугробы,

Давят мысли и страхи, когда сам с собой не в ладу.

Этот город — души моей вечный чернобыль,

И алтарь, на который я сердце кладу.

Город-мученик, он, опалённый огнём «операций»,

Так устал содрогаться, и чувствовать привкус вины…

Я молю: «Продержись! Мы должны продержаться!

Есть надежда, что мы на пороге весны!»

ОСЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Налетели свиристели на рябины,

Птичье счастье зыбко, будто в снах.

Я смотрю на них с тоскою журавлиной,

А внизу лежит осенняя долина

В приглушённых золотых тонах.

Облетают листья клёнов удивлённых,

Затихают птичьи шум и гам.

Осень продолжает труд подённый,

Без излишних пышных церемоний

Стелет золото парчи к ногам.

НОЯБРЬСКИЙ ГОРОД

Город спросонья взирает нелепо

На межсезонья хмельную игру:

Год замыкает разорванный круг.

Поздняя осень — подранок вальдшнепа

Крыльями жалобно бьёт на ветру.

Город, вздыхая, выводит трамваи,

На перекрёстки разбитых эпох…

Город печали свои превозмог,

Глядя, как в небо ноябрь уплывает

И отрясает обрывки тревог.

ОБНУЛЕНИЕ

Обнулился календарь,

ночь поводья отпустила,

Вновь летит кометой время

сквозь небесные огни.

Межсезонье… Межвременье…

В воздухе сыром и стылом

Над луной гало не гаснет,

словно золочёный нимб.

Ничего мне не досталось:

ни восторга, ни брюзжанья,

Только тишь из-за простенков

в бронь закованных квартир.

И на улицах безмолвье.

Разбежались горожане

С верой в чудо, с верой в Небо

и с надеждами на мир…

СLOVEНО БУНИН

ВСЛЕД

И.И.В.

Я смотрю тебе вслед,

Изумленья сдержать я не в силах.

Сколько дней, сколько лет,

Где нас только с тобой не носило.

Но ты выбрал звезду

И остался ей предан и верен.

А мою пустоту

Ни обнять, ни объять, ни обмерять.

Но я счастлив, что был

У истоков твоих родниковых.

Кто бы что не твердил,

Я всегда брал твой шаг за основу.

Весь твой мир — это путь

От Полярной звезды до Венеры…

Ты меня не забудь –

Проходимца без права и веры…

ВЛИП В ТВОЙ ОМУТ

Может я простецки глуп? –

Влип в твой омут светлоокий,

В образ ветреный, жестокий.

Поэтический суккуб –

Тянешь соки, тянешь строки.

Стал безвольным и пустым,

Жизнь — бескрайняя пустыня,

Я тобой отравлен ныне…

Но к тебе сквозь мрак и дым

Я бреду… А бред не стынет.

КРУШИНА

Кручина крушины — крушение,

Когда полевая звезда

Сорвётся с небес к отражению,

Где гиблая стонет вода…

Поверь, в этом мире прощения

Не будет тебе никогда.

По жизни удел — в муках корчиться

Душой, заклеймённою злом.

Спасёт ли тебя мифотворчество,

Отступит ли этот надлом?

Молись сквозь века одиночества,

Чтоб в горнице стало светло…

ТАРТЮФЫ

Лукавые бойцы невидимого фронта –

Тартюфы искусительных бесед,

Ваш серый мир циничностью задет,

И потому за грани горизонта

Вы прячете отсутствие побед.

В чаду невыносимого угара

Нацизмом озабоченной страны,

Вам не понять, насколько вы больны.

И хочется стереть вас скипидаром,

Как плесень с зацветающей стены.

БРАТ ИСАВ

Вот так и вышло, брат Исав,

За чечевичную похлёбку,

Устав от жизненных неправд,

Ты, первородство мне продав,

Пошёл своей неверной тропкой.

Откинув страх, я, сделав шаг,

К твоим победам стал стремиться…

С горящим словом на устах,

Унылый отрясая прах,

Я в небо взмыл за синей птицей.

АМОРФА

На нашей окраине, мама,

Не радует цветом аморфа.

Меж теми и этими нами

Года стали странными снами,

А память почти что аморфной.

Прости меня, мама, не стал я

Великим, могучим и важным.

И сердце моё не из стали,

Судьба ядовита, как талий,

А слёзы, как чёрная сажа.

Маячит над нами упрямо

Седой террикон, как Голгофа,

Торговцы уходят из храмов,

А значит, сквозь бремя бедлама

Подарит соцветья аморфа.

В ОЖИДАНИИ МАРГАРИТЫ

Мих. Бул.

Быт содрогнулся! Воздух едкий, резкий,

Когда от боли хочется кричать.

И злобный хрип, мол, ты — не Достоевский,

Как будто взмах секиры палача.

И тьма пришла! А ты, закрыв страницу,

Предчувствий чёрствых отзвук уловив,

Готов сорваться в ночь кричащей птицей,

Не веря стылым призракам любви.

АННЕ

Дней минувших тусклое светило

Помнит ваши встречи-расставанья,

Стылый след отчаянной любви…

Всё, что было, — челноком уплыло:

Рухнула опора мирозданья,

И твой мир уже не оживить..

Тает образ Царскосельской школы

За багрово-пыльной пеленою,

Гаснут шумной юности огни…

Где твой мальчик смелый и весёлый?

Над какою именно Двиною

Пуля, просвистев, пришла за ним?

БЕЗЫМЯННАЯ ЗВЕЗДА

Она ушла. Тебе почти не верится,

Что эта ночь была в твоей судьбе.

В своих воспоминаньях оробев,

Не смеешь взор поднять к Большой Медведице,

Что тянет лапы, замерев в мольбе.

Твой городок с извечными изъянами,

О вас двоих не вспомнит никогда.

Но счастлив ты, ведь где-то есть звезда,

Она горит, пока что безымянная,

И к ней уходят в небо поезда.

ДОЖДЛИВОЕ

То бросит в жар, то в дрожь –

С тоскою нету сладу.

О чём-то шепчет дождь,

Бредущий вдоль ограды,

А ты напрасно ждёшь

Прорыва в хит-парады.

Но глядя в темноту,

Что стонет в утлой раме,

Ты знаешь — суету

Не разогнать дождями…

А мелкий дробный стук

Всё звонче и упрямей.

ПОД ОТКОС

НСГ

Исход пока ещё неведом,

У нас одна война, но мы

О разных думаем победах.

А смерти что? — Идёт по следу,

Людей разделывая в жмых.

Побита оспами воронок

Былая жизнь. И мы вразнос

Злословья сводим эскадроны,

Озверевая неуклонно,

Пускаем чувства под откос.

ЖИТЬ ДА БЫТЬ

Жить да жить бы, но эта щемящая боль

Не давала причины найти неуспеха,

Заставляя прочувствовать каждую веху…

Если слово способно лечить, так изволь

Быть целителем судеб, как Чехов!

Я опять пожинаю чужую весну,

Проживая как книгу от корки до корки,

И прозрачную ночь допивая на зорьке,

Нахожу в себе силы, не ухнув ко дну, –

Быть ценителем судеб, как Горький!

Вновь полуночный свет, озаряя меня,

Красит город