Багажник открывается. Я вижу звездное небо, уже глубокая ночь. Меня обдает пронизывающим насквозь весенним северным морозом.

– Приехали. Вылезай.

Это не так-то просто сделать со связанными ногами. Ему приходится разрезать скотч и силком вытащить меня из машины. Затекшие ноги подгибаются, и я едва не падаю на землю.

– Помогите! – кричу, вкладывая в крик остатки голоса.

– Ори на здоровье, – хмыкает мужчина. – Здесь на много километров вокруг никого нет.

– Кто вы такой?! Что вам нужно?! Отпустите меня! Меня будут искать!

– Кто? Консьержка? Пошли, я сказал! Не все сразу.

Он тащит меня к небольшому двухэтажному дому. Его вид меня поражает: нет ни грамма ветхости, запустелости. Это словно чья-то дача, оставленная на зиму. Симпатичный каменный домик с верандой, круглым окошком на чердаке и выходом к морю.

Стоп. К морю?!

Открыв рот, я смотрю на бескрайнее, затянутой пленкой льда, северное море. Побережье… твою же мать, оно в четырех часах езды от города! Здесь действительно безлюдные места, если я хорошо помню дорогу.

В голове шумным роем теснятся вопросы. Это его дом? Откуда деньги? Что ему от меня нужно? Что он будет со мной делать?

Дом встречает темнотой. Он, конечно, совсем необжитый, не видно ни личных вещей, ни чего-то, что может помочь при побеге. Мы поднимаемся по лестнице на чердак, который я увидела еще с улицы. Здесь есть все, что нужно для жизни: кровать, письменный стол со стулом, шкаф с открытыми полками. Меня вталкивают на середину комнаты, а затем похититель просто уходит.

– Нет! – Я бросаюсь к двери, но лишь слышу, как щелкает замок. – Выпустите меня! Что вы собираетесь делать?! Отпустите меня, пожалуйста, я никому ничего не скажу!

В ответ только тишина.

На чердаке нет света. Просто нет ни одной лампы или хотя бы фонарика. Глаза вскоре привыкают к темноте, и я исследую доступное жизненное пространство. Двигаюсь просто чтобы снова не накрыло ужасом от ситуации, в которой я оказалась.

Здесь есть дверка в ванную. Там тоже выкручена лампочка, да и вообще нет ничего, что можно было бы разбить и использовать в качестве оружия. Душевая кабина, унитаз, раковина, змеевик, на котором висит небольшое махровое полотенце с ярлычком. Ярлычок, как и многие мелочи здесь, пугает.

Он готовился. Переделывал чердак, чтобы можно было меня здесь запереть. Тщательно приводил в порядок каждую мелочь, каждый уголок.

Стул, стол, постель и шкаф невозможно сдвинуть с места, они наглухо прибиты или приклеены к полу. Окно не открывается, а до потолка я не достану даже если заберусь на столешницу.

Никаких шансов. Я в клетке, из которой есть лишь один выход: дверь. Но за ней меня стережет какой-то монстр.

– Папа, папа, я нарисовал дракона!

Митя, увидев отца, несется через весь двор, размахивая листком с разноцветными каракулями. Я опускаюсь на корточки, чтобы обнять сына и делаю вид, будто внимательно рассматриваю дракона.

– Какая красота. Это тебя на занятиях научили?

– Да!

– Надо к дракону нарисовать принцессу.

– Папа, драконы не едят принцесс!

Подходит Надя, и они вместе смеются.

– Ему понравилось на занятиях?

– Да, там даже мне понравилось. Пока чадо развлекают, можно кофейку выпить, посидеть в тишине.

Я с наслаждением привлекаю к себе жену. Митька вертится у ног и тоже лезет обниматься.

– Как ты долетел? – спрашивает Надя после долгого поцелуя.

– Как всегда, трясло хорошо. А вы тут как? Не скучали без меня?

– Папа! Пойдем, поиграем в футбол?

– Мить, – Надя хмурится, – папа только что с самолета, папа устал. Давай завтра?

– Ладно, – грустно вздыхает сын.

Я никогда не мог ему отказать, когда он смотрел так грустно и с надеждой.

– Десять минут!

– Ура-а-а! – Чадо несется к друзьям. Весть о том, что с ними будет играть взрослый, производит фурор.

– Тихомиров, так детей не воспитывают. Он из тебя веревки вьет.

– Пусть вьет, – довольно отвечаю я, – строгий родитель у нас ты.

Не признаваться же, что я обожаю наши игры? Что чувствую себя совершенно счастливым, гоняя мяч с семилетками? Что испытываю детский восторг, покупая новый конструктор или радиоуправляемый вертолет? Что запоминаю каждую улыбку сына, его смех, что ради его благодарности я готов свернуть годы.

Отцы должны быть строгими и справедливыми, но я не такой. Я для Митьки не только папа, но и друг. Это то, чего мне не хватало в собственном отце и это то, что я постараюсь сохранить для сына на все время, что нам отведено быть вместе.

– Го-о-ол! – кричит он, а я делаю вид, будто раздосадован пропущенным мячом.

Дети смеются и обнимаются, у них радость: они обыграли взрослого. В своих фантазиях они – великие футболисты.

– Тихомиров Андрей Дмитриевич? – вдруг раздается голос за моей спиной.

Оборачиваюсь. За пределами коробки стоит мужчина в темно-серой кожаной куртке. За ним – милицейский бобик.

– Старший следователь Кириллов, проедемте в отделение.

– На каком основании? Где повестка?

– Андрей Дмитриевич, ну ведь дети же. Не заставляйте меня применять силу.

Дети.

Это последний раз, когда я вижу сына.

Дорога меня измотала. Так я думаю после короткого сна в гостиной. Я сел на диван просто чтобы перевести дух и сам не заметил, как заснул. Хотя себя не обманешь. Измотала не дорога, измотали обстоятельства этой дороги. Даже смешно: я так долго убеждал себя, что после всего будет просто похитить Сергееву, что совершенно не задумывался, что будет дальше.

А сейчас сижу, смотрю в ночную мглу и напряженно вслушиваюсь в тишину. Но все тихо. Девчонка или заснула или успокоилась. На всякий случай я открываю ноутбук и включаю камеру на чердаке. Настолько не ожидаю встретиться с Сергеевой взглядом, что рука с ноутом дергается.

Она вряд ли заметила камеру, искусно вмонтированную в потолок, но смотрит она прямо в мой экран. Не спит, просто смотрит и о чем-то думает. Хотел бы я знать, о чем именно.

Усилием воли заставляю себя закрыть ноут и отправиться на кухню. Надо сообразить завтрак, да и перекусить что-нибудь не мешает. А еще стоит побриться. Правда, тогда Сергеева явно меня узнает, а мне хочется подольше остаться безымянным неадекватом.