Подростки, тем временем, приблизились, и в каком-то диком, безумном остервенении, уже совсем не отдавая отчета своим действиям, почти в упор, пока не закончились патроны, расстреливали немца, словно некое существо, воплотившее в себе всё то зло, которое незвано пришло на чужую землю, принеся с собой несчастья и невзгоды. И вот, наконец, наступил час расплаты…

Снег под Зибертом стал красным от крови. Он сделал последнюю безуспешную попытку приподняться. Печальные глаза неподвижно уставились в небо, ежик седых волос слился с белым снегом…

Колька первым пришел в себя, нагнулся, с трудом вырвал из закостенелых судорогой рук трупа портфель. Впечатлительный одноногий брат, выйдя из оцепенения, неожиданно по-детски зашмыгал носом и всхлипнул.

– Чё, Мишка, нюни распустил? Фашиста стало жалко? А себя не жалко было, когда осколком ногу оторвало? А мамку нашу, снасильнячатую фрицами, не жалко? А батяню? Его полицаи не пожалели и также вот как мы этого, – ломающимся в этом возрасте голосом с надрывом, но как можно суровее спросил старший брат, тем не менее, готовый и сам в любой момент расплакаться.

Мишка в ответ глубоко с перебоями вздохнул, дрожащей покрасневшей на морозе рукой небрежно сунул пистолет в карман, размазал на впалых обветренных щеках слезы и заковылял прочь, тяжело опираясь на костыли. Колька, пересилив нарастающий страх и брезгливость, проверил карманы убитых немцев, вытащил документы, забрал оружие, догнал Мишку, пошёл рядом. Через минуту они, не сговариваясь, остановились и одновременно оглянулись.

На извилистой дороге стоял автомобиль. Одно из колес, медленно вращаясь, висело над обочиной, двери распахнуты, виднелась безжизненная рука водителя. Кружили, бешено каркая, вороны…

Шестьдесят пять лет спустя.

На огромной территории авторынка люди слонялись между длинными рядами машин. Одни, как это водится, хотели продать, а другие купить.

– Да, Паша, зря мы сюда приехали, – двое мужчин среднего возраста остановились перед ларьком, чтобы перекусить. Купили напиток, булочки и сели за столик.

– Ну почему же зря? – удивился один из них. – Ты давно собирался посетить рынок, чтобы всё увидеть своими глазами, прицениться.

– Собирался… Сам, знаешь, сколько у нас с Любашей денег. На хорошую машину не хватит, а рухлядь мне не нужна. Слава богу, свою «шиху» еле-еле спихнул.

– Да не расстраивайся! Вот если бы мне нужна была машина, я бы поступил так: нашел бы подходящий аппарат в каком-нибудь автосалоне и оформил кредит. Вот и ты возьми.

– Да за такие проценты нужно несколько лет себе во всем отказывать!

– Ну, а как ты хотел, Лёха? – спросил Павел, проглотив кусок.

– Да знаю я всё. Просто хотелось себя успокоить.

– Понимаю…

– Эх, Пашка, лучше бы я свою развалюху не продавал. Подремонтировал бы малость и еще пару лет покатался, а там, глядишь, и кредиты бы подешевели…

– Ты бы на своей «шестерке» и года бы не проездил. После всего, что она пережила, не долго ей осталось колесить по дорогам и ухабам.

– А что? Разве плохая была машина? Помнишь, как мы на ней и на рыбалку и на охоту… Да по такому бездорожью!

– Вот-вот: по бездорожью. Поэтому она и загнулась у тебя раньше времени.

– Ничего себе: раньше времени! Десять лет её… и в хвост и в гриву.

– Ну и не продавал бы тогда! Зачем продал-то? А теперь другой человек на ней поездит и развалится она у него! Будет потом вспоминать тебя недобрым словом.

– Не будет. Я ему, между прочим, сразу сказал, какие недостатки у моей ласточки.

– «Ласточка»! Тоже мне. Жалко тебе развалюху стало.

– Ничего ты не понимаешь, Пашка! Она как член семьи была. Уж лучше на развалюхе ездить, чем ни на чём.

– Наверное, ты прав, Лёха. У меня никогда не было такого члена семьи. Ты ведь знаешь – не мое это дело баранку крутить. Не тянет и всё. Пассажиром вот люблю, а за руль садиться – нет ну никакого желания! Да… нынче видно мы с тобой на рыбалку на электричке поедем, а потом пёхом километров десять до воды… Ну, что, еще разок по рынку прошвырнемся?

– Ну, давай. Только стоит ли? Уже два раза обходили из конца в конец.

Они еще больше часа слонялись по авторынку, рассматривали машины, интересовались ценами, но так ничего и не выбрали.

Алексей, устав за день, пришел домой.

– Ничего подходящего нет, Люба, – пожаловался он жене, сев за стол.

– Ладно тебе, не расстраивайся. Деньги лучше на мебель потратим, менять уж её пора. Съездим к свекру на день рождения и потом обстановкой займемся.

– На чём съездим?

– Да на автобусе! Клином что ли мир сошелся на машине, Лёша? Кроме машины есть на чём ездить.

– Это ты сейчас так говоришь. А потом сама стонать будешь: «Ой, сейчас бы машину!» Ты всегда так говорила, когда машина была не на ходу, а ехать куда-нибудь нужно было.

– Ну и не продавал бы тогда!

– Это я уже от твоего брата слышал.

– Пашка не дурак и правильно говорит. А тебе жить – не жить, а другая машина понадобилась. Вот и сам не стони теперь!

– Я пришел, Всевышний, – едва слышно проговорил Лакхпа и низко поклонился.

– Проходи, – последовал ответ бога.

Лакхпа готов был поклясться, что опять услышал этот голос не ушами – слова раздавались в голове молодого шерпа. Во мраке темной пещеры было по-прежнему тихо, лишь где-то в глубине её со свода падали в воду тяжелые капли.

– Ты принес, что я просил? – речь бога была тверда как железо, но одновременно спокойна и приятна для восприятия. Хотелось слушать и слушать, и беспрекословно ему подчиняться.

– Да, Всевышний. Я принес всё, что ты просил, – Лакхпа еще раз поклонился и поставил возле себя корзину.

– Хорошо. Иди за мной.

От стены отделилась бесформенная светившаяся фиолетовым излучением фигура, слабо напоминающая человеческую. Лакхпа вздрогнул. Ещё мгновение назад там никого не было – только черная гладкая стена, а теперь он видел ЕГО! Бог плавно проплыл по воздуху в глубь пещеры. Лакхпа как завороженный, испытывая неимоверное благоговение, пошел следом.

– В прошлый раз ты говорил, что многие люди из твоего племени болеют. И что этот год выдался неудачным – у вас почти не осталось зерна, младенцы пухнут от голода, мужчины из последних сил тщетно ходят на охоту в надежде раздобыть мясо, так как своих животных вам пришлось съесть.

– Все так о, Великий!

– Я дам тебе то, что спасёт твое племя от голодной смерти, Лакхпа.

– О, Великий! – шерп, воскликнув, упал ниц, держась из последних сил, чтобы не потерять сознание от переполнявших чувств.