в лес. Слушал щебетанье птиц, черпал силы среди деревьев, пополнял растраченную энергию, отдыхал. Но на этот раз почувствовал, что здесь есть кто-то еще.

— Уезжай отсюда, — мужской голос заставил его обернутся. Перед ним стоял Ерофей. — Уезжай, ты здесь не нужен. — Ероха приближался к Ефиму с явно недобрыми намерениями. Когда он подошел ближе на расстояние вытянутой руки, несколько точных движений Ефима обездвижили его, и он медленно осел в траву не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Ты что делаешь? — почти прошипел Ероха.

— Я знаю твое тело лучше, чем ты свое. Через несколько минут ты придешь в себя. У тебя есть время подумать о своем поведении. И учти, каждый человек сам знает, где ему жить и чем заниматься. Догадываюсь о причине твоих претензий. Алевтина сама решит, с кем ей дружить, общаться, жить, кого любить. Это ее право. — Ефим поднял глаза к небу, — видит Бог, я не хотел этого, — затем посмотрел на Ероху, мышечный тонус которого стал восстанавливаться. Неожиданный порыв ветра сорвал с деревьев последние листья, которые, медленно кружась, добавили яркие пятна на осенней лесной поляне. — Меня услышали! — Ефим облегченно вздохнул, помог Ерохе подняться, и они направились к деревне.

Катерина Никитична с дочерью молча стояли на платформе в ожидании поезда.

— Может останешься, — мать первая нарушила молчание.

— Мамочка, ты даже не представляешь, как я тебе благодарна за все, за все. Ты как будто меня второй раз родила, дала новую жизнь. Но я должна завершить то, что начала. Должна найти и пройти свой путь, понимаешь? Может он приведет меня сюда. Пока не знаю. Но всегда буду с тобой, а ты со мной. — Она обняла мать и прыгнула на подножку вагона подошедшего поезда.

— Это Вам… — Катерина Никитична оглянулась на знакомый голос. Ефим протянул ей букет из красно желтых кленовых листьев с ветками рябины и спелой красной брусники. Катерина догадалась, для кого этот букет. — Она вернется. Вернется, — повторил Ефим, и они оба посмотрели вслед уходящему поезду.