— Держи, Марко, — сказала мать. — Не ешь всё в один присест.

Она отдала ему пирог, пристально посмотрев на сына.

— А теперь садись. Не хочу, чтобы ты упал, услышав новости.

— Какие новости? — спросил Марко, встревожившись.

— Петронела сбежала с этим Монгамри.

У Марко отвисла челюсть.

— Что… когда…

— Всего час или два назад. Поэтому я и пришла. Я же тебе говорила, что этот чужестранец не принесет добра нашему дому. Он один из них. У англонианцев нравственности не больше, чем у кроликов.

Марко откинулся, ожидая, пока оглушённый разум вновь сможет работать. Его мать резко произнесла:

— А теперь не плачь. Ты взрослый мужчина, и тебе не подобает показывать такие эмоции. Ты знаешь, что должен делать.

Марко осмотрел стены, обшитые толстыми ступовыми досками.

— Как?

— Кое-что может измениться, — мать посмотрела на пирог, который расплющили огромные руки Марко.

— Аааа…. — протянул Марко. Он вытер набежавшие слезы и собрался с силами. Наконец он смог соображать. — Расскажи, что случилось.

— После обеда я отдыхала. А когда проснулась, позвала Петронелу помочь мне с посудой, но никто не ответил, даже когда я постучала в её дверь. Тогда я вошла в твою комнату и обнаружила признаки её поспешного бегства, а на комоде нашла это.

Она протянула сыну кусочек бумаги, на котором Петронела написала на плохом византианском: «Мой дорогой Марко. Прости, что покидаю тебя, но я не могу ждать тебя так долго. Мне не подходит жизнь в Скудре, и, в конце концов, ты будешь счастливее с женщиной твоего круга. Прощай. Петронела».

Марко прочитал записку дважды, смял её и бросил в угол комнаты с такой силой, что бумага отскочила от пола. Он спросил:

— Чет тоже ушёл?

— Да. Я вспомнила, что карета Комнену отъезжает во время сиесты. Я пошла по улице Златкови к конюшне Комнену, и увидела, что он готовит паксора к поездке в Чеф. Там не было Петронелы или Монгамри, поэтому я спросила Комнену, не видел ли он их. Он сказал, что видел, как они садились на карету до Сина час назад. Они были веселы, смеялись и держались за руки. Комнену сказал: он предположил, что они направляются в Син, желая нанять адвоката опытнее Ригаса Лазареви.

Марко поднял смятый комок бумаги, разгладил его и прочитал снова, как будто, перечитывая, он смог бы изменить написанное. Но слова оставались всё теми же; они не могли смягчить душевные страдания, которые парализовали разум. Наконец он произнёс:

— Мама, что мне делать?

— Дождись ночи, — Ольга заговорила тише, посмотрев на открытую дверь в комнату тюремщика. — Потом съешь пирог, и делай, что посчитаешь нужным.

— Спасибо. Приходи ещё.

— Я увижу тебя быстрее, чем ты думаешь. До свидания. И не унывай. У твоего отца было поменьше ума, но у него был характер.

Ольга Прокопиу надела плащ, и ушла, тяжело ступая; она выглядела очень маленькой в этом широком одеянии и тяжёлых ботинках, но подвижной для своих лет.

Марко вернулся в камеру с запиской и помятым пирогом. Он поставил пирог в угол, а сам сел в противоположный. Он уставился на пирог, кусая губы. Ударил кулаком по ладони, подпрыгнул, измерил шагами комнату, затем снова сел. Постучал костяшками по голове, поколотил кулаками по коленям. Его губы дрожали; могучие волосатые руки сжимались и разжимались.

В конце концов, потеряв над собой контроль, он вскочил с хриплым звериным криком, чем-то средним между рёвом и воем. Он свирепо посмотрел на пирог, не зная, что сделать — пнуть его или растоптать — лишь бы высвободить бурную силу, нараставшую внутри. Тем не менее, у Марко осталось достаточно разума, чтобы понять: пирог ему ещё понадобится; кроме того, это был подарок матери. Вместо пирога он схватил табурет и швырнул его о решётку камеры с такой силой, что отломал ножку, за которую держался.

— Эй! Эй! — закричал Ристоли Васу, переходя на бег. — Что ты делаешь, Марко? Прекрати сейчас же!

Марко поднял остатки табурета и начал колотить ими по решетке, пока они не превратились в щепки. Затем он начал прыгать по ним, топча ботинками.

— Ты лишишься ужина! — закричал тюремщик.

Марко только вопил на Васу, гремел дверью камеры, пинал стены и осыпая ударами свою голову и тело.

— Это недостойно! — кричал Ристоли Васу. — Марко, ты ведёшь себя, как разгневанный ребенок!

Эти слова проникли в затуманенный разум Марко, припадок прекратился, и он упал на тюфяк, плача. Это тоже было не по-византиански, но ему стало всё равно.

Когда слезы иссякли, Марко сел на пол, потому что табурета уже не было. Он смотрел невидящим взглядом, его ум наполняли фантазии об ужасных вещах, которые он собирался сделать с Четом Монгамри и Петронелой; но вещи, которые он хотел сделать с ней, были не такими ужасными. Он всё ещё любил её.

Марко не понимал, как такое могло случиться. Он никогда не замечал, что Петронела недовольна своей жизнью в Скудре, не наблюдал и взаимного интереса, вспыхнувшего между ней и Монгамри, когда тот переехал к ним. Такую чужестранку, как Петронела, вряд ли приняли бы скудранцы, даже если бы она вышла замуж за самого популярного человека в городе. Став женой самого непопулярного, она поняла, что её не примут никогда. А для Петронелы общественное одобрение и общественная жизнь были очень важны.

Оставшись без ужина (в наказание за разбитый табурет), Марко съел пирог. Никто, подумал он, не делал таких ватрушек, как его мама. Откусив от пирога в третий раз, он совершенно неожиданно обнаружил напильник. Марко посмотрел на напильник, потом на решётку на окне, за которым всё ещё шёл дождь. На его широком лице медленно расцвела улыбка.

После полуночи Марко Прокопиу постучал в окно спальни своей матери. Старушка сразу же встала и впустила его.

— Боже! — сказала она. — Я знала, что мой сын не дрогнет, когда потребуется встать на защиту чести. Как ты доберешься до Сина?

Марко усмехнулся:

— Я прихватил коня судьи Копитара, затем вломился в школу и украл школьные деньги. У меня был ключ от потайного сейфа.

— Зачем, Марко? Теперь у моего кроткого сына просто ужасный характер!

— Ха! Что мне законы и правила? Вот, держи. Тебе понадобятся деньги на жизнь. Но не будь расточительной, иначе люди заподозрят, что деньги не твои.

Он отдал матери часть украденных денег, и пошел в гостиную, скромно обставленную в сельском стиле Скудранских холмов. Маленький ручной терсор Ольги Прокопиу спал на жёрдочке, завернувшись в перепончатые крылья. Марко подошёл к богато украшенному сундуку, который