Тут я поинтересовался у итальянских мужей, а как они сами ухаживали за своими Дульсинеями, что им говорили на все это? Успокаивали или нет, обещали сладкую жизнь? «Я своей сразу сказал, ты не думай, что я собираюсь жениться, я ее, типа, проверить решил. А Татьяна и отвечает мне: „Да и я не собираюсь“. А я, помню, сказал, что у меня заканчивается контракт и я или делаю новые документы, чтобы вернуться, или мы сразу вместе отсюда уезжаем».

Да уж, не до романтики было. Все, что происходило в Тольятти, напоминало если не шантаж, то полноценный брачный договор. «А у меня-то Джанни вообще уехал, чтобы развестись со своей женой. Только у нас уже был один совместный ребенок с ним. А он ждал развода пять лет, такие были тогда итальянские законы. Он снова приехал в Тольятти, еще женатый, и я снова ему родила. В результате я ждала девять лет, чтобы выехать. Но приехала уже с двумя взрослыми детьми».

М-да, все-таки есть еще женщины в русских селеньях. Валентина рассказывает, что все эти годы ожидания выезда она никогда не говорила своему Джанни «до свидания». Только «прощай», потому что всегда боялась, что границы могут закрыть и что он в СССР никогда за ней не приедет. «И каждый раз я говорил ей: Валя, я тебя так люблю, что все сделаю для того, чтобы ты уехала и мы стали вместе жить в Италии. Потому что ты достойна другой жизни».

Сорок лет назад эти девчонки свято верили в то, что их родина – самая прекрасная, самая свободная, и что если они все-таки уедут, то просто потеряются в Италии. Пропадут. «А знаете, я себя обезопасила, – засмеялась Светлана. – Я сказала своему мужу: а если вдруг мне не понравится, то мы вернемся жить в Россию? Оба?» «И?» – я повернулся к мужу Светланы, Карло. «А что мне еще оставалось делать, как сказать, что, конечно, вернемся». Вот какая любовь была. Какие драмы и чувства! Про чувства родителей Тани, Вали, Светы, Нины я спрашивать не стал. Хотя, Валентина, смеясь, вспомнила, как в один из приездов ожидающий развода Джанни познакомился с будущим тестем. «Сели они с папой на кухне, выпили по рюмочке вдвоем. Потом еще по одной, потом еще. Смотрю, выходят довольные. Муж домой пошел, в гостиницу, а папа и говорит: „Если за кого другого, кроме Джанни, выскочишь, убью!“».

Они хотели быть похожими на Софи Лорен и Джину Лоллобриджиду. Слушали песни Джанни Моранди и Адриано Челентано. Их будущие мужья привозили им не только батники, джинсы или кримпленовые платья, но и альбомы по искусству эпохи Возрождения. Перелистывая репродукции Микеланджело и Караваджо, они грезили Неаполем, Римом и Венецией, мечтая вырваться из Тольятти. А сейчас, спустя сорок лет, эти женщины, с которыми я ел лазанью и салат оливье, были лучшим воплощением образа той самой, «нашей Италии». Нашей Италии, которую мы сами знали с детства, но уж очень выборочно и ограниченно.

А тогда, в начале 1970-х они приехали в Турин. В аэропорту их снимало местное телевидение, и каждой, тут же на месте, выдавали итальянские официальные бумаги. Они были ПЕРВЫМИ! «И вот я приезжаю домой. А там меня встречает свекровь и говорит: „А вы любите сельдерей?“». Никакого сельдерея в тот вечер Нина заставить себя съесть не смогла. Он слишком сильно пах. А привычной и дорогой сердцу картошки так никто не предложил. Уже позже, как настоящие итальянки, они возили своим подругам, оставшимся на родине, джинсы, дубленки, кремы и даже вязальную шерсть. Кто-то из них сделал свою карьеру в Италии, зарабатывая деньги переводами или работая в туристическом агентстве. Кто-то превратился в вечную домохозяйку и настоящую «мамму» большого итальянского семейства. Они подкладывали мне знаменитую, благоухающую «пармиджиану», баклажаны, фаршированные сыром, и уверяли, что в душе они остались русскими. А если в них и есть что-то итальянского, так это муж, семья и паспорт. «А вообще-то мы за эти годы и хитрить научились по-итальянски». – «Да ладно, а теперь десерт!» – торжественно объявила Светлана. Наконец, вынесли то самое тирамису, о котором не должна была забыть Маша. «Вы знаете, меня в пионеры принимали на Красной площади, меня, девочку из города Калинин! – неожиданно сказала Татьяна. – И единственной итальянской книжкой, которую я прочитала, до того, как познакомилась с Паоло, была сказка про „Чиполлино“». Я, признаюсь, не понимал, куда клонит Татьяна. «Так они не знают этой сказки! Не знают. Паоло, ты же не читал про приключения Чиполлино?» «Нет», – честно и даже как-то виновато признался несчастный Паоло. Тут-то я и понял, что пора и честь знать. Четвертый кусок тирамису – это уже было чересчур. Мне нужно было продолжать поиски «нашей Италии». А клуб «тольяттинских жен» навел меня на кое-какие мысли. Я знал пароль и видел ориентир. Следующим утром я с третьей попытки завел «Фиат» и отправился на рынок. Я должен, нет, просто обязан был купить репчатый лук.

Туринский рынок не самый, может, колоритный, но уж точно – самый народный. Здесь-то уж писателя-коммуниста Джанни Родари должны знать точно. Тем более что Коммунистическая партия Италии процветала именно здесь, в Пьемонте. У меня в голове навязчиво дребезжал звонкий и противный голос Гелены Великановой. Нет, слушал я вовсе не «Ландыши».

Гелена Великанова заглушала собой все туринское автомобильное движение и мешала мне в очередной раз совладать с «Фиатом». Я почему-то вспомнил еще и советский фильм-сказку. Там, наряженный во что-то неописуемо желтое, Владимир Басов в роли принца Лимона задавал своему секретарю страшно антиреволюционный вопрос: «Как вы думаете, мой народ достоин меня?» – «Нет, ваше высочество. Не достоин». Для миллионов советских детей принц Лимон был идеологическим врагом.

С трудом припарковавшись, я как обезумевший кинулся к луковым развалам. Перебегая от прилавка к прилавку, вспоминал других персонажей этого «великого» произведения: кавалера Помидора, графинь Вишен и кума Тыкву. Мои воспоминания прервал зычный бас: «Лук, свежий лук! Три килограмма за один евро! Подходите, берите!» Бородатый продавец выглядел дружелюбно. Уж он-то не должен меня подвести. «Простите, вы не знаете сказку про Чиполлино?» – «Про что?» – «Про то, что вы продаете», – попытался отшутиться я. «Первый раз слышу. Парень, не мешай мне торговать». Контакта не получалось. Коллеги бородача по овощному цеху ничего не слышали ни про «Чиполлино», ни про какую-то сказку, ни даже про Джанни Родари. Хотя нет, вру. Про него они все-таки что-то знали. Но называли мне совершенно другие произведения: «Приключения „Голубой стрелы“» или «Какие бывают ошибки». Но про луковицу-коммуниста им ничего не было известно. «Нет». – «А вы не знаете сказку про Чиполлино?» – «Нет». – «Простите…» – «Нет!» – «Нет!» – «Нет!» Это «нет», похоже, меня преследовало по всему рынку. Я знал, что коммунист Джанни Родари писал и «Чиполлино», и «Чем пахнут ремесла» по заказу Коммунистической партии Советского Союза. Но я никак не мог предположить, что слова «у каждого дела запах особый» и «только безделье не пахнет никак» будут считаться классикой только у нас. В Италии об этом никто никогда не слышал. Это нам, советским детям, Джанни Родари внушал, что каждый фрукт, овощ или предмет может рассказать свою историю. Надо только набраться терпения и научиться их слушать. Меня итальянские синьоры и синьорины слушать не хотели. Для них «Чиполлино, Чиполучча, Чиполетта, Чиполлоне» звучали исключительно как бред русского покупателя. И на что я только надеялся, когда ехал в Италию? Воспоминаниям детства можно было предаваться и дома. Все равно ничего «нашего» в Италии пока не находилось. Кроме тольяттинских жен, естественно.