Адмирал очень внимательно слушал папин рассказ, то туда, то сюда наклоняя голову, и шевелил лохматыми бровями.

Мама между тем переставила коробку с конфетами подальше от Алешки, поближе к адмиралу, и спросила:

– А почему он белый? От страха?

– Подожди, – продолжил папа. – Этот жулик не успел удрать и спрятался от нас в шкафу. А сидеть ему там пришлось долго, без дела, вот он и уснул.

– И выпал из шкафа! – завершила мама. – Хорошо бы они все так попадались.

– Он не ушибся? – спросил Алешка.

– А тебе его жалко? – спросил папа.

– Он не ушибся, – сказал адмирал Курочкин. – Он только сильно испачкался. Я собирался делать ремонт и сложил в шкафу пакеты с побелкой.

Ага, оказывается, эта забавная и поучительная (не спи на работе!) история произошла в его квартире.

– Это он вас хотел обокрасть? – спросил Алешка и распахнул глаза. – Адмирала?

– Адмирала, – кивнул папа, – по наводке.

Мама удивленно вскинула брови. А Курочкин незаметно выбрал из коробки конфету и передал ее под столом Алешке.

– Да, кто-то сообщил ворюге, что в этой скромной квартире можно хорошо поживиться. Там – целый мундир с орденами и медалями, – уточнил майор.

– А зачем ему чужие медали? – наивно хлопнула глазами мама. – Он стал бы ими хвалиться?

– Он стал бы их продавать, – жестко ответил папа. – И очень дорого.

– Какая подлость! – воскликнула мама и прижала ладони к щекам. – Украсть и продать чужую славу!

– Причем завоеванную отвагой, мужеством и пролитой кровью.

– Только подлецы такое могут делать! – бушевала мама.

– Очень большие подлецы. – Папа нахмурился. – Но есть подлецы и еще бо́льшие. Недавно на Арбате один из моих сотрудников, молодой парень, стал свидетелем, как продавалась солдатская гимнастерка военных лет, в двух местах пробитая на груди немецкими пулями.

– И что он, этот твой молодой свидетель? – как-то тревожно спросила мама. И взглянула на адмирала.

Папа еще больше нахмурился.

– Он теперь не свидетель, а обвиняемый. В нанесении побоев торговцу простреленными гимнастерками.

– Морду набил продавцу? – радостно взвизгнул Алешка.

– Алексей! – одернула его мама. – Выбирай выражения!

– Ну лицо! Лицо набил.

Мама подумала секунду и сказала тихо:

– Нет, все-таки – морду.

Папа взглянул на маму – не то осуждающе, не то одобрительно.

– И что ему будет, твоему сотруднику? – спросила мама. – Я бы ему премию дала.

Папа покачал головой:

– Так бы все обошлось, да он не только торговца проучил, но и покупателя.

– Ну и молодец! – вырвалось у мамы.

– Молодец, конечно… Но вот покупатель-то оказался иностранцем.

– Немец небось? – спросил адмирал сердито.

– Да, – кивнул папа, – внук того солдата, который воевал с нашими солдатами. Ему, видите ли, очень хотелось иметь такой сувенир, на память о метких немецких пулях… Ну, ничего, мы своего парня в обиду не дадим. Если надо – до министра дойду.

В комнате стало тихо, а потом вдруг мама ахнула:

– Батюшки! Второй час! Еще раз пьем чай и – спать!

– С конфетами? – спросил папа.

– С оленями, – вздохнула мама, разглядывая пустую коробку.

– Да, – вздохнул и Алешка с сожалением, – один олень остался. Не очень съедобный.

В прихожей, куда мы все вывалились, Алешка впился глазами в кортик. Адмирал понял его, вытащил кортик из ножен.

– На, полюбуйся.

Алешка бережно взял оружие в руки. Вздохнул прерывисто: кортик был хорош!

– Мне его командующий флотом вручил, – похвалился адмирал. – На палубе крейсера. Под салют. Мне тогда тринадцать лет исполнилось.

– Рассказали бы, Егор Иванович, – предложил папа. – Молодежи полезно.

– Обязательно расскажу, – пообещал адмирал. – В другой раз. Для меня этот кортик – самое дорогое в жизни. Дороже всех наград. Слава богу, что его тогда не украли.

– А вот это что? – спросил Алешка, протягивая адмиралу кортик. – Цифирки какие-то? Чей-то телефон? Мобильный номер?

Я тоже посмотрел: на клинке, возле самой рукоятки, были выбиты крохотные цифры.

Адмирал рассмеялся.

– Это номер, но не телефонный. Каждое боевое оружие имеет свой номер. А мой номер – особенный, счастливый.

– А что за счастье? – спросила мама.

– Видите? – Адмирал забрал у Алешки кортик и показал маме цифры. – Видите: 25121930?

– Волшебные цифры, – на всякий случай согласилась мама. – Их нужно сложить? Или умножить? Для формулы счастья.

Адмирал рассмеялся еще веселее:

– Это дата и год моего рождения!

– Это вы такой старый? – ахнул Алешка. – Двадцать пять миллионов лет! Да еще с копейками! А на вид вам больше ста не дашь.

Тут уж расхохотались все. А мама дернула Алешку за ухо.

– Двадцать пять – двенадцать, – задыхаясь от смеха, пояснил адмирал, – двадцать пятое декабря. А девятнадцать – тридцать – тысяча девятьсот тридцатый год.

– Тогда еще ничего, – согласился Алешка. – Не очень много.

– Порядок! – согласился адмирал и со звонким щелчком загнал кортик в ножны.

И мы все пошли провожать адмирала.

А Гретку с собой не взяли. Она изобразила обиду, легла на свое место, положила голову на передние лапы и поглядывала на нас исподлобья с укором и грустью.

Конечно, хорошо было бы прогулять ее перед сном. Но тут у нас были небольшие заморочки. Когда Гретка прошла все собачьи школы, она осталась такой же веселой и дружелюбной. Но еще строже и внимательнее стала опекать Алешку как самого младшего в семье – она считала его своим щенком, о котором должна заботиться. И поэтому на улице никому не позволяла к нему подходить. Да никто и не пытался. Ведь Гретка такая артистка! Видели бы вы, как она идет рядом с Алешкой! Ее не узнать. Она становится какой-то приземистой, наклоняет голову и внимательно, недружелюбно смотрит исподлобья на всех встречных, да еще и идет при этом так тяжело, вразвалочку, что все предпочитают обходить ее стороной. Мол, только троньте этого пацана – мало не покажется, я начеку!

А вот с папой она идет совсем по-другому. Веселой, легкой, приплясывающей походкой. Сияет глазами, блестит белыми зубами в улыбке. Она, наверное, считает, что это папа ее должен охранять и защищать, как глава семьи.

Особенно она стала заботиться об Алешке после того, как в парке его окружила стая недружелюбных бродячих собак. Она дала им такой разгон, что после этого они вовсе не появлялись в парке. И, кстати, с той поры, услышав слово «собака», Грета беззаветно рвется в бой. Для нее это слово – сигнал к атаке.