— Неужели он взорвал бы дом, если бы они его не убили? — спросил в машине Анатолий Аверьяна.

— Ты же знаешь, меня всегда настораживает, когда русский человек живёт под чужим именем, будь то Томас, Альберт или Гюнтер. Жизнь человека определяется именем в большей степени, чем принято думать. Имя подсказывает человеку, как ему себя вести, ибо сам человек называет себя этим вычурным именем.

— А если человек крестится, как сейчас модно? Это помогает?

— Когда помогает, когда нет. Если модно, то не помогает. Похоже, Гюнтеру не очень помогло.

— Постой, а Леди? Леди, значит, то же самое?

— Леди есть Леди.

Приехав снова в Миляево, Аверьян тщательно осмотрел комнату, где лежал мёртвый Гюнтер. Откинув стандартное санаторное покрывало, наброшенное на мёртвое тело, он присмотрелся к застывшей ранке, к чёрному пятнышку на тускло-бледном виске, осмотрел револьвер, всё ещё лежавший у мёртвого под рукой.

Санаторская обслуга недолюбливала Леди, (слишком уж изменилась Леди, едва вышла в люди). Одно дело звать Леди девчонку-безотцовщину, которая растёт в элитарном санатории у всех на побегушках, другое дело, когда Леди метит в настоящие леди, и теперь уже восходящая звезда шоу-бизнеса. Кстати говоря, в звёзды Леди намылилась без помощи Гюнтера, даже до встречи с ним. Леди сколотила группу «Жестокий романс», сокращённо «Жером». Говорили, что название «Жером» произведено от имени Ерёма (так звался главный солист группы); на это возражали, что скорее имя Ерёма не что иное, как псевдоним в русском духе, произведённый от «Жерома», ибо основу репертуара составлял жестокий романс, включая сюда и блатную песню. На выступление группы «Жером» наведался однажды Гнутер (так называла его санаторская обслуга) и сошёл с ума от прелестей Леди, бросил жену с тремя детьми, правда, оставил ей роскошную квартиру и банковский счёт в полмиллиона долларов, а сам обосновался с Леди в пустующем санатории, так что вся санаторская обслуга автоматически была причислена к челяди Леди. Гнутер и Леди должны были вот-вот повенчаться в новенькой церквушке при санатории. Священник отец Виктор надеялся, что такие венчания в Миляеве среди лесов сосновых войдут в моду у новых русских, но дело неожиданно застопорилось. Гнутер, как известно, крестился, не перестав быть Гнутером, а Леди тоже желала остаться Леди и никак не могла подобрать себе подходящего православного имени. Имя Домна, означающее «госпожа», никак не устраивало Леди Жером, которую звали, бывало, то Лида, то Люда, то Лада. Леди совсем уж было остановилась на имени Лада, но сочла такое имя слишком распространённым. На концертных афишах она, за неимением лучшего, фигурировала как Леда (почти Леди). Леди и Гнутер собирались в свадебное путешествие по Европе сразу же после венчания, но венчаться нельзя, пока не крестишься, а крещение Леди откладывалось.

— А тут ещё они из-за Зойки стали ссориться, — проговорилась старушка горничная.

— Из-за сойки, — поправила её другая горничная. — Зойкой Гнутер свою птицу называл.

Оказывается, живя в санаторском, то есть почти уже в своём коттедже, Гюнтер прикормил большую сойку с голубыми перьями и называл её «Зойка», чем приводил в ярость Леди. Сойка прилетала к нему на балкон, залетала в комнату, а Леди махала на неё руками и кричала, что это плохая примета. И однажды она застрелила Зойку из своего маленького пистолета, который подарил ей Гнутер, учивший Леди стрелять из него.

— Точно застрелила? — спросил Аверьян.

— Я сама подобрала под балконом комочек пёрышек голубеньких в крови, — ответила старая горничная.

— Кто же это теперь тут летает? — спросил Анатолий почему-то тревожно.

— Да мало ли их тут летает! Ещё одна из леса залетела, — сказала горничная как-то неуверенно.

— Теперь пора поговорить с Леди, — напомнил Анатолию Аверьян.

— Так вы сказали: «Ольгина, пять»? — обратился к ней Аверьян, когда она вошла в сопровождении милиционера.

— Ничего я не говорила! Вам послышалось! — замахала она руками. — А я думала, телевидение уже приехало, — разочарованно протянула она.

— При чём здесь телевидение?

— Как же, Москва должна знать, что я предотвратила зло! Я убила, убила его… Иначе он взорвал бы дом… дома… Мы проехали бы мимо дома, он нажал бы на пульт, позади нас всё взорвалось бы, а мы бы доехали до аэропорта и улетели бы… Вот билет на самолёт. Я предотвратила зло, пусть люди знают! Вы не имеете права скрывать от них!

Леди выпаливала ответы на вопросы, которых ей не задавали. Видно было, что она заранее их подготовила.

— Скажите, в котором часу вы убили его, как вы говорите? — спросил Аверьян.

— Под утро… Перед тем как ехать в аэропорт. Он мне впервые всё рассказал, и я не могла, не могла…

— А милиция утверждает, что тело совсем уже остыло, как будто пролежало несколько часов к тому времени, когда вы вызвали их… Он что, так и лежал на постели, когда рассказывал вам про предстоящий взрыв? И вы подошли к нему с револьвером, и он подставил вам висок? Скажите лучше, где письмо, которое он написал перед тем, как застрелиться?

— Никакого письма не было! Я, я убила его… пюими руками… предотвратила зло!

— Он курил? — как ни в чём не бывало спросил Аверьян.

— Нет, не курил! Я своими руками его… я предотвратила зло…

— Тогда откуда же в пепельнице пепел? — Аверьян показал ей массивную стеклянную пепельницу. — Он уже был мёртв, когда вы вошли. Его предсмертное письмо лежало на столе. Вы сожгли его, предварительно прочитав. Все эти подробности с взрывом, с пультом из его письма, Разумеется, там был и адрес, и вы не могли не запомнить его: Ольгина, пять!

Большая голубая сойка снова плескалась в блюде на подоконнике. Леди схватила с постели револьвер, навела его на птицу и нажала на спуск. Выстрела не последовало. Аверьян успел разрядить револьвер незаметно даже для Анатолия.

— Дело придётся прекратить за отсутствием состава преступления, — сказал Аверьян Анатолию, когда Леди увели. — Нет никакого сомнения, это было самоубийство. А что она сожгла его письмо, мы никогда не докажем.

— Но зачем, зачем она берёт убийство… на себя? Неужели только для того, чтобы покрасоваться на экране?

— И это тоже. Она уверена, что любой суд оправдает её как героиню, предотвратившую взрыв. Между прочим, после взрыва она действительно должна была застрелить его — помнишь револьвер в борсетке? — пересесть в другую машину и ехать в аэропорт. Билет у неё был…

— Ничего не понимаю! Зачем ему было устраивать взрыв? Зачем ей клепать на себя?

— А ты пойми! Представь себе, как после взрыва подорожало бы оружие, которым он торговал! А то так называемая чеченская война, глядишь, и кончилась бы, если бы не такие взрывы… Он же мелкая сошка в этой войне. Ему заказали взрыв, а ей заказали его; у него душа отказала, а ей язык не отказал…

Оставшись на свободе, Леди везде, где только могла, кричала о том, что она предотвратила взрыв, что она своими руками убила преступника и что угрозыск замалчивает готовившееся преступление против спящей Москвы. Она намеревалась выступить как героиня на концерте группы «Жером», приуроченном к сорока дням после смерти Гюнтера.