Тем временем к месту боя подъехали специальные и санитарные машины, и даже два броневика с полицейским спецназом. Следом появились неизбежные спутники крупных происшествий — фургоны теле— и радиожурналистов, которых, впрочем, остановили у съезда с главного шоссе мили за две от дома на опушке. Сам дом и прилегающую территорию оцепили, чтобы собрать улики, сделать фотографии, все тщательно измерить и зафиксировать — и вывезти тела. Агентам было совершенно очевидно, что все это делается не только затем, чтобы восстановить достоверную картину происшедшего. Ведь что ни говори, а операция закончилась провалом. Теперь высокому начальству нужно найти козла отпущения, на которого можно было бы свалить вину за гибель сотрудников и бегство главного подозреваемого и его любовницы.

Да, объясняться и оправдываться им предстояло еще долго. Не только перед вышестоящим руководством, но и перед предвзятой, склонной к скоропалительным суждениям публикой, которая, как выразился Эмерсон, «не прощает невиновных».

Очень скоро мрачный дом заполнился самыми разными людьми: криминалистами, экспертами и техническими специалистами, каждый из которых занимался своей работой. Хедли и еще несколько агентов переходили из комнаты в комнату и отвечали на многочисленные вопросы, докладывая коллегам о ходе боя в подробностях. В какой-то момент Хедли позвали в крошечную спальню на втором этаже, где работал коронер. Склонившись над окровавленным матрасом, он, казалось, тщательно принюхивается к пятну, которое при ближайшем рассмотрении выглядело так, словно на него вдобавок кто-то помочился.

— Что здесь произошло? — спросил Хедли. — Что это такое? Моча?..

— Лучше, сынок. Гораздо лучше. — Пожилой коронер кивнул. — Это очень похоже на околоплодные воды.

— Что-о?! — Хедли показалось, что он ослышался. — Уж не хотите ли вы сказать, что Флора Штиммель…

Коронер снова кивнул.

— Пока шел бой, она родила ребенка. — Оглядевшись по сторонам, он поднял с пола какую-то тряпку и добавил: — А вот и его первая пеленка…

Наши дни

— Послушай, что у тебя с волосами?

— Так-то ты приветствуешь человека, который недавно вернулся с войны? Гх-м-м… Я тоже рад тебя видеть, Хэрриет.

К своему новому начальству Доусон Скотт относился достаточно презрительно и не скрывал этого. Презрение сквозило в каждом его движении, когда он сначала опустился в кресло напротив стола Хэрриет, а потом небрежно развалился в нем, скрестив вытянутые вперед ноги и сложив руки на впалом животе. Окинув начальницу еще одним беглым взглядом, Доусон демонстративно зевнул, прекрасно зная, какое это произведет впечатление.

Он едва не переборщил. Хэрриет сорвала с носа очки в украшенной стразами оправе и швырнула на стол. Стол из красного дерева с широкой полированной столешницей, в которой отражалось лицо Хэрриет, был символом ее нового высокого статуса — большого начальника, которому Доусон обязан был подчиняться.

Но он не желал прогибаться, и это злило Хэрриет сильнее всего.

— Я видела солдат, которые возвращались из Афганистана, — сказала она холодно. — Но никто из них не выглядел как раздавленное кошачье дерьмо.

И Хэрриет неодобрительно покосилась на его трехдневную щетину и на отросшие светлые волосы, которые доставали почти до плеч и смотрелись на редкость неряшливо.

Доусон насмешливо улыбнулся и театральным жестом прижал руку к груди.

— От меня, видимо, требуется вернуть комплимент. Сказать, как ты замечательно выглядишь? Что ж, те десять фунтов, которые ты набрала за время моего отсутствия, тебе очень к лицу.

Хэрриет смерила его еще одним уничтожающим взглядом, но ничего не ответила. Доусон же спокойно крутил большими пальцами сложенных на животе рук и одновременно оглядывал ее просторный кабинет. На несколько мгновений его взгляд задержался на большом панорамном окне с живописным видом на городской парк. Из-за деревьев виднелся купол Капитолия, на вершине которого, если присмотреться, можно было различить государственный флаг Соединенных Штатов.

Снова воззрившись на Хэрриет, Доусон растянул губы в улыбке.

— Неплохой кабинетик.

— Спасибо.

— И кого ты отсюда вышвырнула?

Хэрриет вполголоса выругалась, но Доусона это нисколько не удивило. Он уже не раз слышал от нее подобные слова. Бывало, Хэрриет выкрикивала их во весь голос по время совещаний и редакторских «летучек», когда кто-то оказывался настолько неблагоразумен, что пытался ей возражать. По-видимому, заняв кресло большого босса, она старалась сдерживаться, и Доусон тут же решил сделать все возможное, чтобы вывести ее из себя.

— А-а, не нравится?.. — проговорила Хэрриет, возвращая на лицо улыбку самодовольного превосходства. — Ничего, Доусон, придется тебе смириться. Теперь я сверху!

Доусон притворно вздрогнул.

— Ты — сверху?.. — повторил он. — Какой кошмар!.. Нет, подобного я даже представлять не буду.

Она бросила на него еще один раздраженный взгляд. Однако, похоже, решила не лишать себя удовольствия и произнести-таки заранее заготовленную речь.

— Теперь я заведую редакцией, — сказала Хэрриет с усмешкой. — Я одна, понятно? Это означает, что только я уполномочена одобрять готовые материалы, вносить поправки, отвергать представленные тобой идеи. Кроме того, я имею право давать тебе задания, если у тебя не будет собственных идей или они мне не понравятся… а мне почему-то кажется, что никаких свежих, перспективных идей у тебя в данный момент нет. Хотела бы я знать, чем ты занимался две недели с тех пор, как вернулся в Штаты. Пил?..

— У меня накопились отгулы, и я их использовал. Это было оговорено заранее и одобрено…

— …Моим предшественником…

— …Еще до того, как ты захватила его место!

— Я ничего не захватывала! — отрезала Хэрриет. — Я заработала это место, понятно? Заработала своим горбом!

Доусон слегка приподнял плечо.

— Как скажешь, Хэрриет.

Его безразличие было напускным. Недавняя перетряска редакционных кадров имела магнитуду не менее десяти баллов по шкале Рихтера и могла иметь очень серьезные последствия для его профессионального будущего. Еще в Афганистане Доусон получил мейл от одного из коллег, в котором тот сообщал о происшедших переменах. Электронное послание пришло задолго до того, как Доусон получил официальную рассылку, адресованную всем сотрудникам журнала. Содержание письма оказалось настолько тревожным, что дурные вести не могло смягчить даже расстояние, отделявшее Вашингтон от Кабула. Самым скверным было то, что кто-то из руководителей издательства, — возможно, чей-то племянник, не имевший никакого понятия о том, как издавать журнал новостей (как, впрочем, и о самих новостях), — назвал Хэрриет Пламмер самой подходящей кандидатурой на должность главного редактора. Дальнейшее было делом техники! Бюрократический аппарат заработал, и вскоре пожелание высшего руководства было выполнено.