Я отключилась. Сработала защитная реакция организма. Такое бывает после нервных перегрузок. А еще, когда тело охватывает жар, как у меня сейчас, из-за яда паучихи, попавшего в кровь.

Впервые за долгие годы мне снится родной дом. Нет, не академия на космической станции нордианцев, а тот, что еще ребенком я оставила на Земле. Сколько же лет я гнала от себя эти воспоминания? Но сейчас, на этой жуткой планете, они словно нарочно лезут в голову, теребя старые раны.

Мне снова восемь, и у меня зашкаливает температура. Это всегда неожиданно, как вспышки на солнце. Только что я каталась на качелях и играла в догонялки с соседской девчонкой, а уже через секунду моя кожа настолько накалилась, что на мне смело можно жарить яичницу.

– Помогите! Дане плохо! – кричит подружка, и на ее голос из дома отзывается мама.

Меня колотит, зуб на зуб не попадает. Лежа на газоне, я поворачиваю голову, и смотрю, как она бежит ко мне по осенней листве в легком домашнем платье и совсем босая. Мама подхватывает меня на руки, а по ее щекам льются слезы.

– Господи, какая же ты горячая…

Мне страшно. Я тоже хочу заплакать, но не могу. Я и дышу-то с трудом.

В тот год немало было пролито слез. Только ни один профессор толком так и не смог объяснить причину этих странных приступов.

– Новый австралийский синдром, – с умным видом все как один кивали они головами, и на этом успокаивались.

Первым, у кого его обнаружили, был парнишка из Сиднея. Потом появились и другие. Вспышки были разными. Когда в солнечный летний день на моей коже проступил иней, а губы внезапно посинели от холода, мама испугалась не меньше.

– Да ты у нас суперчеловек, кипятильник-холодильник, два в одном! – шутя посмеивается старший брат, пытаясь меня рассмешить.

Он боится за меня, как и родители. Я случайно подслушала их разговор: по прогнозам врачей, любая новая вспышка может стать летальной. Но Дэвид, как и отец, не из тех, кто станет сдаваться и лить слезы. Благодаря им наш дом всегда полон шуток и смеха, а мы продолжаем жить словно обычная семья, хоть на время забывая о моем неизлечимом синдроме.

Лоб накрывает широкая ладонь. Я чувствую его горячее дыхание, и уголки губ даже во сне невольно ползут вверх. Это отец. Так и вижу перед собой его симпатичное открытое лицо, светлую челку, спадающую на высокий лоб, лучистые морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. Я знаю, папа и сейчас улыбается.

«Дана, вставай, в школу опоздаешь», – сказала бы мама, но не он. Без лишних слов отец целует меня в лоб, а еще ласково гладит по голове, перебирая пряди волос – такой у нас утренний ритуал.

До чего же прекрасный сон, живой и реалистичный! Жадно втягиваю ноздрями воздух. Те же кедровые ноты, что и в его туалетной воде, только…

Распахнув глаза, мне хочется закрыть их обратно. Пугающая реальность и воспоминания о моем неудачном приземлении настигают в считанные секунды.

Быстро оглядываюсь по сторонам, подмечая, что здесь тепло и безопасно. Крепкие стены имеются, как и крыша над головой. Совсем рядом, в костре, дотлевают мерцающие угольки. Где я – не столь важно, потом разберемся. А вот с кем…

Он близко, слишком близко, непозволительно! Будь мы сейчас в академии и с исправным браслетом, тот бы уже истошно пищал на весь корпус, а еще нам автоматом прилетел бы штраф «за нарушение допустимых границ». В этом плане у нордианцев все строго, если, конечно, мужчина с женщиной не вступили в законный союз.

Нет! Нет! Нет! Я что, проснулась в одной постели с оборотнем? Да он еще и раздетый?!

Похоже на то.

Первое желание – бежать от него и подальше, но вместо этого я боюсь даже пошевелиться. Изучающий взгляд темных глаз замер на моем лице, как и широкая ладонь возле моей головы.

Выходит, никакой это был не сон. И в лоб меня тоже он поцеловал?! Проверял температуру?

Глядя на мое шокированное лицо, дикарь подозрительно притих, только от этого не легче. Он – хозяин положения. Это чувствуется во всем: в его расслабленной позе, невозмутимом выражении лица. Развалился, оперевшись на одну руку. Только ощущение такое, будто навис надо мной мощной скалой со всей этой грудой мышц, перекатывающихся под кожей.

Сердце оглушает ударами, мешая здраво мыслить, и я выдаю первое, что приходит в голову.

– Эээ… Доброе утро, – выходит несколько заикаясь.

Зажимаю кнопку на браслете – вдруг заработает. Но нет, чуда не происходит. Сдох так сдох. Зато мужчина едва заметно приподнимает одну бровь, с интересом за мной наблюдая.

– Ладно, проехали… – нервно бубню себе под нос и резко замолкаю, когда рука рядом с моей головой приходит в движение.

Без всякого на то разрешения дикарь пропускает длинные светлые пряди моих волос между пальцев, разглядывая так, словно ничего подобного не видел. Я рассматриваю его в ответ. Не так смело, как он меня, конечно, а украдкой, боясь встретиться взглядами.

К своему удивлению, я замечаю, что мужчина еще молод, не многим старше меня. Загорелая, местами обветренная кожа, густая темная борода, шрам, рассекающий бровь, и привычка постоянно хмуриться – кому угодно добавили бы возраста.

На его мощной шее, ключицах и плечах пролегли черные рисунки. Где-то простые до безобразия, словно браслеты, опоясывающие руки, а где-то витиеватые, как старинные иероглифы, и наверняка что-то обозначающие. Найди я нечто похожее на стенах пещеры, заинтересовалась бы. Но не сейчас, когда здоровенный мужлан с неизвестными намерениями гладит меня по волосам.

Он убирает руку, а я еле сдерживаю себя, чтобы резко не шарахнуться в сторону, потому что хочется мне этого до жути.

Ничего не говоря, дикарь встает с кровати, устеленной звериными шкурами. С пня, который служит ему стулом, поднимает заношенную футболку. Руки шустро проскальзывают в рукава, мышцы приходят в движение, а вместе с ними замысловатые рисунки на его прокачанной спине.

Неожиданно для себя я зависаю на этой картине, но его развитая мускулатура интересует меня в последнюю очередь. В голове набатом стучит одна единственная мысль: откуда у дикаря человеческая одежда? Все это время он был в штанах, чем-то напоминающих земные джинсы. Да и его ботинки с литой подошвой выглядят скорее, как военное обмундирование. Вот уж не поверю, что этот оборотень сам делает такие, сидя тихими вечерами в своем пещерном убежище.

Я тоже пытаюсь встать. В глаза бросается зеленая вязкая субстанция на моей руке, наложенная поверх пореза тонким слоем и застывшая пленкой. Пахнет эта дрянь не очень приятно, зато рану закрывает надежно, и рука почти не болит. А вот сломанная нога тут же напоминает о себе.

Введенный регенератор начал работать, но до полного восстановления необходимо подождать около трех дней. Когда-то на Земле мы могли о таком лишь мечтать. Помню, как Дэвид, который был нападающим в школьной сборной по американскому футболу, после важного матча, закрывающего сезон, все лето проходил в гипсе. Я жалела брата. Чтобы он не скучал, сидя дома в одиночестве, я каждый день рисовала на его гипсе по забавному человечку. Так, когда его сняли, там не было пустого места, а брат поклялся, что обязательно сохранит этот шедевр.