Узнав от моих родных, что я провожу студенческие каникулы в заснеженном одиночестве, Ваня на ночь глядя рванулся ко мне на дачу. На той даче был он всего один раз, когда мы с нашим 10 «а» катались на лыжах. Ваня пробивался в кромешной тьме среди сугробов, пытаясь по памяти отыскать мой дом, – не нашел, побрел обратно на станцию, на середине пути снова вернулся, обнаружил следы лыж и едва заметную тропинку в снегу, которая вела к даче, узнал, обрадовался, но рано – в окнах не было света.

– Но чутье мне подсказывало, что ты там. Я обошел дом с другой стороны – снегу вот столько, – Ваня провел ладонью выше пояса, – и увидел лучик в заднем окне.

А я услышала яростный стук в дверь и чей-то голос: «Свои!» Голос показался мне знакомым. Сжимая в одной руке топор, я приоткрыла дверь в морозную мертвую ночь и увидела прямо перед глазами бутылку шампанского. Потом проявилось чужое лицо с заиндевелыми бровями и усами. У меня екнуло сердце, я крепко сжала древко топора обеими руками. «Сашка! – весело сказало лицо. – Топор-то брось, а то зарубишь ненароком!» Передо мной стоял здоровенный, крепкий черноглазый мужик, мой одноклассник… Я не видела Ваню больше двух лет.

Мы расположились около буржуйки, в единственной отапливаемой в доме комнате, где с трудом размещались тахта, столик и сундучок. Я потрогала Ванины обледеневшие брюки. «Снимай штаны, будем сушиться». Ваня смутился. Я отвернулась. «Ну, пледом, что ли, обернись». Пока мы разговаривали, пили шампанское и ели со сковородки макароны с тушенкой, уходила последняя электричка в город. Спать нам пришлось вместе, в брезентовом спальнике, который ссудил мне старший брат на время моего добровольного отшельничества.

– Да-а, ночка еще та выдалась, – хмыкнул Ваня. – Я лежал и пытался ровно дышать. Боялся тебя задеть, коснуться ненароком… Думал, не дай бог, ты догадаешься, что… ну, это… ты понимаешь. А ты спала как сурок. Я потом думал много раз, может, ты ждала, что я начну к тебе приставать, а я как болван…

– Вань, начал бы приставать, убила бы.

– Я примерно так и думал.

Он разложил пельмени по тарелкам. Мы выпили, и я почувствовала воодушевление.

– Ваня, ты тогда еще мальчиком был?

– Да, – просто признался он.

– А когда это с тобой случилось в первый раз? – Вероятно, я еще находилась под впечатлением моей встречи со Стасиком, иначе бы не рискнула задавать своему однокласснику такие интимные вопросы.

Ваня честно задумался.

– Года через два… да, точно, мне было двадцать два. – Ваня усмехнулся. – Кстати, после школьного вечера встречи. С нашей одноклассницей. Только не спрашивай, с кем. Она ко мне подошла, в глаза посмотрела и сказала: «Ты еще девственник? Пойдем, дурачок, я тебя почикаю».

Я заглотнула пельменину, не разжевывая. Я догадалась, о ком он говорит, но дело было не в этом.

– Поразительное, Ваня, совпадение. Ведь и я тогда же.

– А я знаю.

– Откуда?

– Знаю, и всё.

– Может, ты еще знаешь, с кем?

– Да с кем, с кем… Со Стасиком этим, морду бы ему набить.

Я оторопела.

– Откуда ты знаешь?

Ванька боднул головой, болезненно сморщился.

– Дерьмо твой Стасик.

– Ты хочешь сказать…

– Так, Саша, закроем тему. Давай лучше выпьем.

– Он что, об этом кому-то рассказал?

– Саша!

– Кому? – Я вскочила, схватила Ваньку за ворот рубашки, изо всей силы тряхнула. – Уж не тебе ли? Врешь!

Ваня тоже вскочил. Должно быть, я выглядела устрашающе.

– Да всем кому не лень! – заорал он, вырываясь.

Я обмякла.

– Неправда, – выдохнула я, понимая, что это правда, и лучше бы мне ее не знать. Мы молча закурили. Руки у обоих слегка подрагивали.

– Господи, ну почему так? – тихо застонал Ваня и вдруг с силой ударил себя кулаком по колену. – Ты была недоступна, как богиня на пьедестале, мы помышлять о тебе не могли, пальцем боялись тронуть, а этот наглец пришел…

– Заткнись. – Я потушила сигарету и встала.

– Не уходи, Саша. Пожалуйста. – Он взял меня за руку и прижался к ней щекой.

Потом мы долго целовались в коридоре.

* * *

Надя Маркова сидела за своим рабочим столом, смотрела в окно и механически постукивала кончиком карандаша по монтажной схеме. Лист, на котором змеился будущий кабель связи, был усеян такими карандашными тычками, а на грифе «секретно» в правом верхнем углу позорно расплылся коричневый полукруг от кофейной кружки. Впрочем, этому затертому Надиными локтями кабелю едва ли светило когда-нибудь удобно улечься в лоне подводной лодки нового поколения. С тех пор как начался малопонятный и нервный процесс под названием «перестройка», строить перестали. Подчищали старенькие проекты. Работы не было. Но необходимо было делать вид, что есть, и много. Минуты тянулись как часы. Рабочий день шел за два. Даже книжку не почитать – начальник за спиной сидит как приклеенный эпоксидной смолой к своему стулу. Мрачный «после вчерашнего». Накануне бурно отмечали юбилей сотрудницы у нее дома. Шеф, как обычно, слетел с катушек после третьей рюмки, больно прихватил Надю выше локтя костлявыми пальцами, дыша в лицо, сказал: «У тебя глаза мадонны, таких глаз не может быть у земной женщины, чтоб мне сдохнуть… поедем со мной в командировку в Северодвинск!» Надя смеялась, пытаясь оторвать от себя его настырные пальцы. «Нет, ты не мадонна, ты – ведьма!» – сказал начальник, и это были его последние слова перед тем, как он отключился на собачьем коврике в коридоре. А сегодня с утра и до первой кружки пива он будет говорить с сотрудниками мерзким капризно-приказным тоном, а к Наде обращаться на «вы» и по отчеству: «Надежда Павловна». Сценарий известен. Смыться надо. Придумать какую-нибудь срочную местную командировку – да хоть в то же патентное бюро, в Инженерный замок. И свинтить под этим предлогом с обеда. Прогуляться по центру – вон какое солнышко за окном, – пройти по Малой Садовой, заглянуть в Елисеевский, может быть, удастся отоварить талоны на продукты, разжиться докторской колбасой – докторскую она давно не ела, с прошлого месяца. Надежда в сердцах отбросила карандаш: о, господи, вот так становятся идиотами. Страшно захотелось курить, и, прихватив пачку сигарет, она направилась к выходу.

Зазвонил городской телефон, стоявший на столе у шефа, собственно, единственный на весь отдел. «Надежда Павловна, Маркова, вас к телефону!» – позвал шеф.

Звонила Симочка.

– Подруга, приезжай ко мне в обед, кофейку попьем в нашей кафушке.

Надя оглядела замершие спины сотрудниц. Сидевшая в дальнем углу пожилая дама, та, у которой вчера был юбилей, заложила прядь волос за ухо – вероятно, чтоб лучше слышать. За годы у нее выработался такой рефлекторный жест на каждый телефонный звонок. Можно даже предположить, что она по вибрации зуммера научилась отличать личный звонок от делового и распознавать пол абонента.